— Осмелюсь предположить, что мы когда-нибудь увидимся в соборе. — Как и свойственно женщине, она собиралась дать ему все, что он хочет, но не желала сдаваться слишком быстро.
— О, так не пойдет, — не отступал он. — Я не могу ждать встречи с вами целую неделю.
Белла улыбалась ему, а он жадно заглядывал ей в глаза, держа ее за руку, очень крепко, как будто и не думал отпускать, пока она не пообещает ему хоть что-нибудь.
— Давайте прогуляемся завтра по окрестностям, — предложил он.
— Прекрасно, — ответила она, убеждая себя, что нет ничего плохого в прогулке с юношей на двадцать лет моложе ее. — Я буду у Западных ворот в половине шестого.
Но вечер вернул мисс Лэнгтон благоразумие, и она отправила ему записку, в которой сообщала, что забыла о ранее назначенной встрече, и выражала опасения, что не сможет прийти. И все же ее терзали сомнения, и она не один раз упрекнула себя, что исключительно из-за своей застенчивости может доставить Герберту Филду горчайшее разочарование. Она софистически говорила себе, что из-за неспешной воскресной доставки письмо, наверное, до него не дошло. И, опасаясь, что он придет к Западным воротам и не поймет причины ее отсутствия, она убедила себя все же появиться там и объяснить лично, почему хотела отложить обещанную прогулку.
Западные ворота представляли собой старую живописную каменную кладку, которая в былые дни отмечала внешнюю границу Теркенбери. И даже теперь, несмотря на дома, выросшие с одной стороны, дорога, которая сворачивала налево, вела прямо в деревню. Когда Белла пришла, чуть раньше назначенного времени, Герберт уже ждал ее. В своей соломенной шляпе он казался еще моложе.
— Разве вы не получили мою записку? — спросила она.
— Получил, — ответил он улыбаясь.
— Тогда почему пришли?
— Просто решил, что вы можете передумать. Я совсем не поверил в вашу встречу. Я так сильно хотел вас увидеть, что вообразил, будто и вы не сможете удержаться. Я чувствовал: вы должны прийти.
— А если бы я не пришла?
— Что ж, подождал бы… Не капризничайте. Взгляните на солнце, которое зовет нас за собой. Вчера перед нами лежали серые камни собора, сегодня — зеленые поля и деревья. Вы разве не слышите восхитительный шепот западного ветра?
Белла взглянула не него и не смогла устоять перед пылкой притягательностью его глаз.
— Полагаю, мне следует принять ваше приглашение, — ответила она.
И они вместе отправились в путь. Мисс Лэнгтон была убеждена, что ее интерес обусловлен лишь материнскими чувствами, как к какому-нибудь сироте, которого она кормила желе с ложечки. Она и не подозревала, что Купидон, хохоча над ее отговорками, весело танцевал вокруг них и выпускал серебряные стрелы. Они брели вдоль тихой речушки, которая текла к северу и впадала в море в тени густых ив. Природу в тот июльский день переполняла свежесть и запахи: скошенное сено, высыхая, источало удивительный аромат, и даже птицы молчали.
— Я рад, что вы живете в доме декана, — сказал он. — Буду с удовольствием представлять, как вы сидите в этом прекрасном саду.
— Вы когда-нибудь его видели?
— Нет. Но могу вообразить, что скрывается за старой красной стеной — тенистые газоны под сенью розовых кустов. Должно быть, там сейчас тысячи роз.
Декан был известен как большой поклонник этого королевского цветка, его цветы на местной ярмарке удивляли весь город. Прогулка продолжалась, и вскоре полусознательно, словно пытаясь укрыться от жестокого мира, Герберт взял ее под руку. Белла вспыхнула, но не отважилась отстраниться — ей странным образом льстила его уверенность. Она очень осторожно задавала ему вопросы, и он удивительно просто рассказывал, как долго его родители бились за то, чтобы дать ему образование, лучшее, чем у людей его круга.
— Тем не менее, — произнес он, — все не так плохо, как я думал. Работа в банке дает мне массу времени, и у меня остаются мои книги и надежды.
— Какие же?
— Иногда я пишу стихи, — ответил он, покраснев от смущения. — Я полагаю, это нелепо, но дает ощущение невероятного счастья. И кто знает? Может, когда-нибудь я создам что-то, чему не дадут умереть в забвении…
Позже, когда Белла отдыхала на ступеньках, а Герберт стоял рядом, он поднял на нее взгляд и, поколебавшись, произнес:
— Я хочу вам кое-что сказать, мисс Лэнгтон. Но я очень боюсь… Вы ведь не бросите меня теперь, правда? Теперь, когда я нашел друга, я не могу позволить себе потерять его. Вы не знаете, как для меня важно, когда есть человек, с которым можно поговорить, человек, который добр ко мне. Я часто чувствую себя ужасно одиноким. А вы внесли такое разнообразие в мою жизнь! За последнюю неделю все как будто изменилось.
Она серьезно посмотрела на него. Неужели он не понимал, что тоже изменил ее жизнь? Она не могла сказать, какие чувства поднимались в ее груди, когда эти прекрасные голубые глаза так умоляли ее о том, что она с готовностью хотела ему дать.
— Мой отец собирается в Линэм в среду, — произнесла она наконец. — Когда закончите работу, придете ко мне на чай в наш сад?
Она почувствовала, что ей воздалось сторицей, увидев счастье в его глазах.
— Я больше ни о чем не смогу думать до тех пор.
Мисс Лэнгтон поняла, что постоянное беспокойство, как ни удивительно, покинуло ее. Жизнь больше не казалась однообразной, а запестрела новыми волшебными красками, ей все стало интересно, дневная рутина превратилась скорее в удовольствие, чем в обязанность. Она повторяла себе все восхитительные и непоследовательные высказывания нового знакомого, приходя к выводу, что их беседа приятным образом отличалась от церковных дебатов, к которым она привыкла. В капитуле культивировался утонченный вкус, а вторая жена архидиакона написала роман, который обернулся бы страшным позором, если бы не ее особое положение и явные высокоморальные цели. Младшие каноники с энтузиазмом говорили о Королевской академии. Но Герберт рассуждал о книгах и картинах так, словно искусство — это живое существо, необходимое ему как хлеб и вода. А Белла, чувствовала, что ее эстетические взгляды, которые ей привили в качестве элемента хорошего воспитания, были слишком общи и банальны, и она с величайшим интересом слушала его пылкие излияния.
В среду она казалась почти красивой, когда в летнем муслиновом платье и большой шляпе вышла в сад, где под зеленым деревом уже лежали чайные принадлежности. Мисс Ли могла бы саркастически улыбнуться, заметив, с каким старанием дочь декана расставила мебель, чтобы занять наиболее выигрышное положение. Уединенность, спокойная красота сада подчеркивали ребячество Герберта, а его приятный смех, звеня, проникал в самое сердце Беллы. Глядя, как удлиняются тени, они говорили об Италии и Греции, о поэтах и цветах, и наконец, устав от серьезности, они принялись с легким сердцем нести сущую чепуху.
— Знаешь, я больше не могу называть тебя мистером Филдом, — заявила Белла улыбаясь. — Я должна называть тебя Гербертом.
— Если так, то я буду называть тебя Белла.
— Не уверена, что для тебя это обязательно. Понимаешь, я ведь уже почти как древнее ископаемое, так что для меня вполне естественно обращаться к тебе по имени.
— Зато я не могу позволить, чтобы у тебя было передо мной хоть какое-то преимущество. Мы должны оставаться друзьями на равных правах, и меня абсолютно не волнует, что ты старше меня. К тому же в мыслях я всегда называю тебя Беллой.
Она снова улыбнулась, бросив на него нежный взгляд:
— Что ж, полагаю, я должна согласиться.
— Конечно.
Он вдруг схватил обе ее руки и, прежде чем она догадалась, что он собирается сделать, расцеловал их.
