Пятнадцать лет назад он провел девять месяцев в мужской исправительной колонии Чино. Это было долгое странствие во мраке, болезненное чистилище, ставшее логичным завершением самого чудовищного периода его существования. Он предпринял немало усилий, чтобы прийти в себя, но жизнь все равно казалась ему шатким мостиком, готовым обрушиться от любого шага, а прошлое, как граната без чеки, могло взорваться в любой момент.
Мило поморгал, чтобы прогнать видения и не дать страшным воспоминаниям поглотить себя.
— Что же ты нашла в сейфе? — спросил он невыразительным голосом.
— Подарок, который я вручила ему на двадцатилетие.
— Можно посмотреть?
Кароль кивнула.
Мило положил сумку на стол и потянул за молнию.
— Что вы делаете с моим кошельком? — крикнул я, вырывая бумажник из рук Билли.
— Да не волнуйтесь вы так!
Я пребывал в полукоматозном состоянии. Во рту пересохло, тело ломило, страшно болела нога — казалось, я провел ночь в стиральной машине.
— Ненавижу людей, которые роются в чужих вещах! Вы собрали в себе все человеческие пороки!
— И чья это вина?
— Нельзя лезть в личную жизнь другого человека! Я знаю, что вы не прочли ни одной книги, но если вдруг решите почитать, возьмите Солженицына. Он очень правильно сказал: «Человек может чувствовать себя свободным только внутри себя».
— Между прочим, я собиралась просто восстановить справедливость.
— Какую еще справедливость?
— Вы все знаете о моей жизни… Мне тоже хочется больше узнать о вас. Разве это не логично?
— Совсем нет! Впрочем, это все полный бред. Вы не должны были покидать вымышленный мир, а я — пускаться в это путешествие.
— Да уж, сегодня утром вы сама нежность и тактичность!
«Обалдеть… И у нее хватает наглости упрекать меня!»
— Послушайте, вы отлично умеете перевернуть все с ног на голову и сделать виноватыми других, но со мной это не пройдет.
— Кто эта девушка? — спросила Билли, показывая снимок.
— Сестра папы римского. Довольны?
— Нет, слабовато. Хотя у вас даже в книгах не получается поставить меня на место.
«Какая наглость!»
— Это Кароль, подруга детства.
— А почему вы храните ее фотографию в кошельке как реликвию?
Я бросил на нее презрительный взгляд.
— Что за дерьмо! Ну и не говорите, плевать мне на вашу Кароль! — взорвалась Билли, уходя с террасы.
Я взглянул на пожелтевшую фотографию в белой рамочке, которую держал в руках. Много лет назад я зашил ее в бумажник и с тех пор ни разу не видел.
Постепенно из глубин памяти, как пузырьки на поверхность воды, поднялись воспоминания. Меня отбросило на шестнадцать лет назад. Я обнимаю Кароль, а она командует:
— Стоп! Том, не двигайся! Чи-и-из!
Клик, бз-з-з. Мне кажется, я снова слышу характерные звуки, которые раздаются, когда снимок вылезает из «Полароида».
Я хватаю фотографию, а Кароль кричит:
— Эй! Осторожно! Не заляпай! Дай ей просохнуть!
Вот она бежит за мной, а я размахиваю снимком, чтобы он скорее высох.
— Покажи! Покажи!
Три минуты в ожидании волшебства: Кароль стоит, опершись на мое плечо и наблюдая за тем, как фотография постепенно проявляется, и безудержно хохочет при виде наших физиономий.
Билли поставила поднос с завтраком на столик из тикового дерева и снова заговорила:
— О'кей, мне не стоило рыться в ваших вещах. Этот чувак прав: у каждого должно быть право на тайну.
Я постепенно успокоился, Билли тоже притихла. Она налила мне кофе, я намазал ей тост.
Через некоторое время она все же спросила:
— Так что произошло в тот день?
В ее голосе уже не слышалось настойчивости и нездорового любопытства. Хоть я и наорал на нее, она, наверное, чувствовала, что мне хочется рассказать об этом эпизоде.
— Это был мой день рождения. В тот день мне исполнилось двадцать лет… — начал я.
В то лето стояла невыносимая жара. Ничего не хотелось делать, город напоминал кипящий котел. Гудрон на баскетбольной площадке потрескался и вздыбился, но это не мешало десятку полуголых парней кидать мяч в корзину, строя из себя Мэджика Джонсона.
— Эй, мистер Фрик![54] Покажи, на что ты способен!
Я не реагирую. Я даже не слышу оклика. Я включил плеер на полную громкость, чтобы тяжелые басы заглушали несущуюся отовсюду ругань. Я иду вдоль забора до начала стоянки к одиноко стоящему дереву. На нем еще осталось немного листьев, которые дают слабую тень. Это, конечно, не библиотека с кондиционером, но здесь приятнее читать, чем где бы то ни было. Я сажусь на высохшую траву и прислоняюсь к стволу.
Музыка защитила меня от реальности. Я смотрю на часы: через тридцать минут я сяду в автобус и поеду на Венис-Бич, где буду продавать мороженое на дощатом настиле набережной. А пока можно почитать одну из книг, которые посоветовала мисс Миллер, молодая преподавательница литературы, талантливая и независимая женщина, которая к тому же неплохо ко мне относится. В моей сумке лежат «Король Лир» Шекспира, «Чума» Альбера Камю, «У подножия вулкана» Малькольма Лаури и тысяча восемьсот страниц «Лос-Анджелесского квартета» Джеймса Эллроя.
Плеер выплевывает мне в уши мрачные тексты группы «РЭМ» и всевозможный рэп. Это время расцвета хип-хопа Западного побережья, все в восторге от плавных мелодий Доктора Дре, гангстафанка Снупа Дога и гневных обличений Тупака. Я ненавижу и люблю эту музыку. Да, тексты там не самые изысканные: гимн каннабису, оскорбления в адрес полиции, описание жесткого секса, любование тачками и пушками. Но все эти люди говорят о том, с чем мы сталкиваемся ежедневно: улица, гетто, безнадежность, война кланов, жестокость полицейских, девочки, залетающие в пятнадцать и рожающие в школьных толчках. Как и в жизни, все завязано на наркоте. Она повсюду, все вертится вокруг нее: власть, деньги, жестокость, смерть. И потом, когда слушаешь эту музыку, кажется, что рэперы живут как и мы: сидят у подъезда, играют в догонялки с полицейскими и заканчивают дни в тюряге или больнице, а то и просто подыхают на улице от шальной пули.
Я издалека вижу Кароль. На ней светлое, слегка просвечивающее платье, оно колышется на ветру, делая ее еще легче и изящнее. Это совсем не в ее духе. Большую часть времени она, как все девочки района, прячет свою женственность под спортивными костюмами, толстовками с капюшоном, футболками размера XXL или спортивными шортами, которые спокойно налезли бы на человека втрое толще. В руках у Кароль большая спортивная сумка. Она проходит мимо мальчишек, не обращая внимания на насмешки и
