Я тоже изгнан был из раялесов родимых и полей,но жизнь проходит, не стираякартины в памяти моей.Бессмертен мир картины этой,и сладкий дух таится в нем:так пахнет желтый воск, согретыйживым дыханьем и огнем.Там, по написанному лесутропами смуглыми брожу, —и сокровенную завесуопять со вздохом завожу…<26 июля 1925>
Великий выход на чужбину,как дар божественный, ценя,веселым взглядом мир окину,отчизной ставший для меня.Отраду слов скупых и ясныхпрошу я Господа мне дать, —побольше странствий, встреч опасных,в лесах подальше заплутать.За поворотом, ненароком,пускай найду когда-нибудьнаклонный свет в лесу глубоком,где корни переходят путь, —то теневое сочетаньелиствы, тропинки и корней,что носит — для души — названьеРоссии, родины моей.<13 декабря 1925>
Нищетою необычнойна чужбине дорожу.Утром в ратуше кирпичнойза конторкой не сижу.Где я только не шатаюсьв пустоте весенних дней!И к подруге возвращаюсьвсё позднее и поздней.В полумраке стул заденуи, нащупывая свет,так растопаюсь, что в стенустукнет яростно сосед.Утром он наполовинуоткрывать окно привык,чтобы высунуть перину,как малиновый язык.Утром музыкант бродячийдвор наполнит до краевпри участии горячейсуматохи воробьев.Понимают, слава Богу,что всему я предпочтудикую мою дорогу,золотую нищету.14 мая 1925