Стихотворения

от моих непонятных слов,
ты метнулась, ты скрылась в тумане нескошенных,
голубых и мокрых лугов.

Я бежал за тобою сквозь дымку закатную,
но догнать я не скоро мог…
Ты вздыхала, раздвинув траву ароматную:
«Потеряла я башмачок!»

Наклонились мы рядом. Твой локон взволнованный
чуть коснулся щеки моей;
ничего не нашли мы во мгле заколдованной
шелестящих, скользких зыбей.

И, счастливый, безмолвный, до садика дачного
я тебя донес на руках,
и твой голос звенел чище неба прозрачного
и на сонных таял цветах.

Как теперь далеко это счастье душистое!
Одинокий, в чуждой стране,
вспоминаю я часто минувшее чистое,
а недавно приснилось мне,

что, бродя по лугам несравненного севера,
башмачок отыскал я твой —
свежей ночью, в траве, средь туманного клевера, —
и в нем плакал эльф голубой…

82. «Сторожевые кипарисы благоуханной веют мглой…»

Сторожевые кипарисы
благоуханной веют мглой,
и озарен Ай-Петри лысый
магометанскою луной.
И чья-то тень из-за ограды
упорно смотрит на меня,
и обезумели цикады,
в листве невидимо звеня.
И непонятных, пряных песен
грудь упоительно полна,
и полусумрак так чудесен,
и так загадочна луна!
А там — глаза Шехеразады
в мой звездный и звенящий сад
из-за белеющей ограды,
продолговатые, глядят.

83. «Ты многого, слишком ты многого хочешь…»

Ты многого, слишком ты многого хочешь!
        Тоскливо и жадно любя,
напрасно ты грезам победу пророчишь,
        когда он глядит на тебя.

Поверь мне: он женщину любит не боле,
        чем любят поэты весну…
Он молит, он манит, а сердце — на воле
        и ценит лишь волю одну!

И зори, и звезды, и радуги мая —
        соперницы будут твои,
и в ночь упоенья, тебя обминая,
        он вспомнит о первой любви.

Пусть эта любовь мимолетно-случайно
        коснулась и канула… Пусть!
В глазах у него замечтается тайна —
        тебе непонятная грусть…

Тогда ты почувствуешь холод разлуки.
        Что ж делать! Целуй и молчи;
сияй безмятежно, и в райские звуки
        твои превратит он лучи!

Но ты… ты ведь любишь властительно-душно,
        потребуешь жертв от него;
а он лишь вздохнет, отойдет равнодушно —
        и больше не даст — ничего…