и смоквам розовым, и сморщенным орехам,и чаше бражистой, и дани желтых пчел;и часто на меня со светлым, тихим смехом хозяин смотрит через стол.22 мая 1921
Рай — широкая, пустаяоснеженная страна:призрак неба голубого, тишь и белизна…Там над озером пушистым,сладким холодом дыша,светит леса молодого белая душа…Там блаженствовать я будув блеске сети ледяной,пробираться, опьяненный вечной белизной,и, стрелою из-под ветоквылетая на простор,на лучистых, легких лыжах реять с белых гор.23 мая 1921; Кембридж
Гнедые, грузные, по зелени сыройвесенней пажити, под тусклыми дубами,они чуть двигались и мягкими губамивбирали сочные былинки, и зарей,вечернею зарей полнеба розовело.И показалось мне, что время обмертвело,что вечно предо мной стояли эти тричудовищных коня; и медные отливына гривах медлили, и были молчаливыдубы священные под крыльями зари.26 мая 1921; Грэнчестер
194. ЗЕРКАЛО
Ясное, гладкое зеркало, утром, по улице длинной,будто святыню, везли. Туча белелась на мигв синем глубоком стекле, и по сини порою мелькалаласточка черной стрелой… Было так чисто оно,так чисто, что самые звуки, казалось, могли отразиться.Мимо меня провезли этот осколок живойвешнего неба, и там, на изгибе улицы дальнем,солнце нырнуло в него: видел я огненный всплеск.О, мое сердце прозрачное, так ведь и ты отражалов дивные, давние дни солнце и тучи и птиц!Зеркало ныне висит в сенях гостиницы пестрой;люди проходят, спешат, смотрятся мельком в него.
Как только лунные протянутся лучи, всплывает музыка в аллее…О, серебристая, катись и рокочи, всё вдохновенней, всё полнее!..Порхает до зари незримая рука по клавишам теней и светаи замедляется, ленива и легка… Последний звук, — и ночь допета…