гул.
Кобыла, точно так же, как и священник, привыкшая к исполнению незамысловатых обязанностей, резко дернула с места. Гул в толпе нарастал, и когда приговоренные сорвались сначала с доски, а потом с тронувшейся телеги, выехавшей из-под виселицы, над окрестными лугами разнесся почти оргазмический стон.
Визгливые вопли мальчишки тут же захлебнулись, когда петля затянулась на тонкой шее, превратившись в сдавленное мычание. Ноги его бешено задергались, сначала непрерывно, затем движения стали прерывистыми и спазматическими. Издав крик отчаяния, от толпы отделился отец мальчишки и бросился к виселице. Он вцепился в ноги сына и что было сил потянул вниз, чтобы сократить предсмертные мучения, не видя, как его жена упала в грязь, потеряв сознание.
Старик же умер, как и жил, – тихо и незаметно. Редкие подергивания конечностей продолжались несколько минут, пока душа покидала тщедушное тело, в котором ютилась последние шестьдесят лет.
Коронер бесстрастно наблюдал за происходящим, но, как всегда в моменты подобных ритуалов, где-то в глубине его сознания зашевелились дурные предчувствия и беспокойство. Какой смысл в том, чтобы публично задушить молоденького мальчонку, вся провинность которого состояла в том, что он сбежал, прихватив с собой горшок стоимостью двенадцать пенсов? Наступят ли когда-нибудь в Англии времена, когда будут изобретены новые, более гуманные способы наказания малолетних преступников? Два тела все еще спазматически дергались в петлях, а он уже подал сигнал Томасу и Гвину.
– Идем, Томас. И ты, Гвин. Надо еще провести расследование, а по пути навестим этого путешественника и послушаем, что он расскажет нам о таинственном трупе на окраине дартмурских болот.
Глава шестая,
в которой коронер Джон встречается с каменщиком
Толпа, утолив жажду и насладившись зрелищем, раскололась на отдельные группы и устремилась к городским воротам. Торговцы все еще пытались допродать оставшийся товар, ребятня по-прежнему продолжала свои игры.
Коронер широкими шагами мерил землю, обгоняя лениво бредущие к городу по грязной обочине кучки народу, и коротышке писарю, чтобы не отстать, приходилось почти бежать. Войдя в город, они направились вверх по Саут-Гейт-стрит и затем повернули направо, на Беар-лейн, ведущую к огороженной территории кафедрального собора. Данная часть Эксетера представляла собой островок епископальной независимости, не подпадающий под юрисдикцию шерифа или старост. Узкий проход, к которому они приближались – один из шести в стене, ограждавшей кафедральную территорию, – был известен под названием Беар Гейт – Медвежьи ворота. Его перекрывала тяжелая дверь из почерневшего дуба с грубыми засовами и железными пластинами. В дневное время ворота оставались открытыми, и через них можно было попасть на территорию, где главенствовал Генри Маршалл, епископ Эксетерский, чья епархия простиралась от окраин Сомерсета до самой окраины Корнуолла.
Сразу за Медвежьими воротами начинались узкие кривые улочки с теснящимися на них домишками. Здесь обитали те из двадцати четырех каноников, что жили в Эксетере, служители других рангов в кафедральной иерархии, а также их слуги, семьи и всякий сброд, составлявший довольно многочисленное население религиозного сердца Эксетера. Улочки были ничуть не чище, чем в остальной части города, и состояли из перетоптанной грязи и отбросов. Лавируя между прогуливающимися жителями, коронер и его спотыкающийся, оскальзывающийся писарь, проходили мимо хижин, прилепившихся справа к зданию монастыря. Наконец дорога привела их к западной части кафедральной территории, на более свободное пространство соборного двора.
Между северной стеной кафедрального собора и сгрудившимися по бокам Хай-стрит строениями расположились несколько акров заросшей травой и сорняками территории и голой земли. Единственным местным достоинством были несколько рослых деревьев по углам и вдоль множества протоптанных тропинок, дарующих в летние дни приятную тень. Коронер не удостоил окружающей картины даже взглядом – соборный двор был знаком ему всю жизнь, – но, будь его натура более эстетического склада, он, наверное, счел бы неправильным, что такой красивый и мастерски сделанный дом Господний столь плотно окружен кольцом, в котором смешались мусорные свалки, лужайки, кладбище, площадки для игр и рынок.
К дальним тропинкам подступались ларьки и лавки, чуть поодаль шумела детвора, пиная грубо сшитые кожаные мячи. Повсюду виднелись беспорядочно разбросанные старые и новые могилы с кучами красноватой земли, выброшенной могильщиками, и вывороченными из ранних захоронений старыми костями, которые должны были унести в склеп, расположенный в дальнем конце кафедральной территории, неподалеку от главной церкви Святой Марии. Двор пересекала глубокая канава, текущие по ней потоки смывали мусор и нечистоты от домов каноников вниз к отдаленной реке. Всепроникающая вонь гниющих отбросов была столь же сильной, как и во всем остальном городе. Впрочем, ни картины окружающей действительности, ни вонь не достигали сознания Джона де Вулфа, который, преодолев последние несколько ярдов, свернул за угол собора и направился к Северной башне – одному из двух массивных строений, высившихся по флангам от нефа и алтаря.
– Этот каменщик должен быть где-то здесь, так? – обронил коронер через плечо.
Тяжело дыша после погони за длинноногим коронером, Томас кивнул головой:
– Сержант сказал, что его зовут Сенвульф – мастер-каменщик из Линкольна.
Они остановились у подножия башни, где трудились около дюжины мужчин. С помощью переброшенной через шкив веревки несколько человек поднимали каменные блоки на головокружительную высоту парапета, где, в ста сорока футах от земли, работали каменщики. Другие вручную выгружали из повозки с запряженными в нее быками новые необработанные камни, еще несколько человек занимались обтесыванием камней, придавая им нужную форму. С полдюжины стариков стояли поодаль, наблюдая за строительством, однако, поскольку работы продолжались вот уже три четверти века – с тысяча сто четырнадцатого года, когда епископ Уильям Варелваст повелел заменить старое здание сакской церкви, – зрелище вряд ли представляло для них особый интерес.
Джон подошел к ближайшему мужчине.
– Где я могу найти Сенвульфа из Линкольна? – требовательным тоном спросил он.
Мастеровой покачнулся на пятках и оперся железным долотом и тяжелым молотком о землю. На нем был тяжелый кожаный фартук, покрывавший его от шеи до колен, весь в царапинах от инструментов и осколков камня.
– А кому он понадобился?
Мужчина был средних лет, его задубелое лицо было почти таким же, как и надетый на нем фартук, однако в ярких голубых глазах блестел огонь.
– Королевскому коронеру, – коротко ответил Джон.
Каменщик положил инструменты на землю и медленно выпрямился во весь рост. Мастера-каменщики никогда не заискивали ни перед кем, они принадлежали к категории мастеровых, услуги которых всегда были в цене. Они хорошо зарабатывали, и за их спинами стояла мощная гильдия. Однако упоминание о короле вызвало у мастерового уважение и внимание.
– Тогда вам никого больше искать не надо, коронер. Сенвульф – это я… и я знаю, какое дело привело вас ко мне.
Джону пришлась по душе его прямолинейность, он ощутил в собеседнике открытость и стремление помочь, нехарактерное для большинства людей, которые готовы были бы пуститься на любые уловки и ухищрения, лишь бы не иметь дела с законом и его представителями.
– Тогда поведайте мне все, что вам известно о человеке, который лежит ныне мертвый в Вайдкоуме, – сказал коронер, прислоняясь спиной к большому неотесанному каменному блоку и складывая руки на груди, готовый выслушать историю каменщика.
– Да тут и рассказывать-то нечего, сэр. Я просто услышал, о чем кричал городской глашатай сегодня
