утром, когда появился на соборном дворе. Он много чего хотел знать, ну, и о человеке, которого убили подле Вайдкоума. Я так думаю, это тот самый мужчина, которого я видел двенадцать дней назад в Хоунитоне.
Коронер ободряюще кивнул головой, и его длинные пряди рассыпались по плечам серой туники.
– А почему вы считаете, что это тот самый человек?
– Ну, он светловолосый был, примерно такого возраста, как сказал глашатай, хотя я понимаю, что этого мало. Ага – и еще, – он был смуглый от загара, и в ножнах на ремне у него висел изогнутый магометанский меч.
– Во что он был одет?
– Когда я его видел, на нем был плащ из кротовой шкуры, а под плащом то ли зеленая туника, то ли накидка, я не разглядел. Красный полотняный капюшон на голове. Вот, и еще необычные сапоги для верховой езды, с высокими голенищами.
– Точно вам говорю, это наш покойничек, – горячо зашептал на ухо коронеру Томас, прятавшийся в тени хозяина.
Игнорируя подсказки писаря, Джон продолжил расспросы:
– И где же вы его видели тогда?
– Мы с ним обменялись парочкой слов, не очень вежливых. Не понимаю, как только дело до драки не дошло.
Джон инстинктивно насторожился. Вот еще один возможный подозреваемый, подумал он. Хотя довольно странно, что едва ли не в первых своих словах каменщик признался в ссоре с погибшим, учитывая, какую смерть тот нашел на своем пути.
– Я на своем пони ехал из Солсбери, у меня был контракт с тамошним собором. Так вот, контракт закончился, и я договорился, что три месяца буду работать здесь. В последнее утро переезда я остановился выпить эля и перекусить на постоялом дворе в Хоунитоне, милях в пятнадцати от Эксетера по восточной дороге. Ну и вот, сижу я, отдыхаю на скамеечке рядом с таверной, ем мясо, пью эль, и тут он выводит свою кобылу из конюшни и садится на нее. На крыльцо даже хозяин постоялого двора вышел, чтоб ему доброго пути пожелать. Наверняка он там ночевал.
Джон поскреб щетину на темном подбородке.
– И из-за чего же между вами возникла ссора?
Каменщик почти с нежностью провел пальцем по огромному камню, прикасаясь к материалу, с которым работал всю жизнь.
– Ну, садится он, значит, на свою кобылу и тычет ее шпорами в живот. Зверюга срывается с места, как стрела из лука, и обливает меня грязью и лошадиным дерьмом с ног до головы. Испоганила хлеб, который я ел, перепачкала всю одежду.
– Может, это случайно получилось? – предположил Джон.
– Случайно, как же! Обыкновенное легкомыслие мальчишки, который не испытывает ни малейшего уважения к старшим.
– И что же вы сделали? – встрял в разговор писарь.
– Я закричал на него и помахал вслед кулаком. Тут он оглядывается, разворачивает лошадь и подъезжает ко мне. Я думал, он собирается извиниться… не тут-то было! Он начинает оскорблять меня за то, что я, мол, ору на него, и всякие жесты показываю.
Джон потерял интерес к их перепалке – не настолько серьезной она была, чтобы привести в конечном счете к убийству. Вместо этого он принялся выуживать новую информацию о всаднике:
– Вы не помните, как его звали – или откуда он прибыл, куда направлялся?
Сенвульф отрицательно покачал головой.
– А с чего мне было любопытствовать? Сидел себе на солнышке, потягивал эль, смотрел, как мир вокруг шевелится, – пока он не облил меня дерьмом.
Неподалеку от них раздался грохот: большущий блок песчаника вырвался из веревочной петли лебедки и обрушился на землю. К счастью, поблизости от места падения людей не оказалось, иначе работы у коронера прибавилось бы. Сенвульф, отвечающий за рабочих на земле, изрыгнул в их адрес проклятие и вполголоса добавил еще несколько нелестных слов.
– Олухи неуклюжие! Да, не тот народ пошел, что в былые времена.
Джон не позволил отвлечь себя от расследования.
– Вы говорите, он был на коне.
– Да, серая кобыла, не очень высокая, в черных яблоках. И еще – у нее пятно черное, как кольцо, вокруг одного глаза было, а вокруг другого – нет. И жутко грязные копыта! – добавил он с сарказмом.
– Вы очень наблюдательны, – уважительно произнес Джон. – Что-то еще, может, припомните?
Каменщик наморщил лоб в раздумьях.
– Да я слишком разозлился, чтобы что-то видеть. И вообще, я боялся, что он замахнется на меня плеткой, которой погонял лошадь, но, слава Богу, он вовремя опомнился.
– И почему же это? – спросил Джон.
– А потому, что я стащил бы его с лошади и отделал как следует, будь он даже хоть трижды джентльменом, – вызывающе ответил Сенвульф. – Короче, он пробормотал что-то себе под нос, развернул лошадь и отправился восвояси. Больше я его не видел. Я хозяина таверны спросил, кто он такой, но тот не знал ничего, сказал только, что человек этот остановился у него на ночлег по пути из Саутгемптона, но куда направлялся, ему неведомо.
Джон в задумчивости почесал подбородок.
– Вы сказали «джентльмен»? Почему вы решили, что он джентльмен?
– Хорошая одежда, причем сшитая явно не в здешних местах. Да и речь не похожа на разговор простого солдата. Хотя на английском он говорил не хуже меня, могу поклясться, что он из норманнов.
Джон, в родословной которого смешались две крови, не знал, следует ли слова каменщика воспринимать как комплимент или совсем наоборот.
– Можете еще что-нибудь важное припомнить?
– При нем была пара мешков, привязанных к седлу, и еще две плетеные корзинки на шее лошади, у коленей всадника. Помнится, я подумал, что он возвращается домой после долгого отсутствия с подарками и безделушками, которые собирал по всему свету.
Еще несколько минут протекли в расспросах, но ничего нового от каменщика добиться не удалось, за исключением названия постоялого двора в Хоунитоне. Таверна называлась «Плау» – «Плуг». Каменщик сообщил, что будет работать в Эксетере до ранней весны, так что Джону не составит труда найти его, если возникнет такая необходимость.
Коронер со сдержанной вежливостью поблагодарил Сенвульфа, и мастеровой вернулся к работе.
На обратном пути к центру соборной территории Джон принялся давать указания писарю:
– Седлай своего мула, Томас, и отправляйся прямо в Хоунитон. Даже твоя кляча довезет тебя туда до темноты. Вот тебе три пенса на ночевку и пропитание. Останешься на ночлег в «Плуге» и разузнаешь все, что только можно разузнать, – и, не задерживаясь, завтра же прямиком домой. – Он покопался в висевшем на ремне кошельке и достал несколько монет.
Одного взгляда на лицо хозяина хватило Томасу, чтобы убедиться в тщетности возражений, поэтому он молча принял деньги, перекрестился и засеменил к себе домой.
Таким образом, коронер остался без писаря, который зафиксировал бы на пергаменте предстоящее в «Сарацине» расследование, однако он решил сохранить в памяти имена и продиктовать их Томасу на следующий день.
Над его головой раздался удар колокола, и Джон ускорил шаг, направляясь назад к замку. Он должен был миновать дверь собственного дома, поскольку путь от кафедрального собора до Хай-стрит пролегал через Сент-Мартин-лейн. Однако даже если Матильда и дома, вряд ли она увидит и задержит его, так как дом не имел выходящих на улицу окон. Ее комната находилась в задней части дома.
Тем не менее, свернув за угол и оказавшись на главной улице, коронер тут же увидел у себя на пути две знакомые фигуры. Мужчины были увлечены разговором, но с приближением Джона они дружно повернулись, чтобы его поприветствовать.
– Джон де Вулф, как поживаете? Много ли новых покойников на сегодня?
