Хью де Релага, возрастом чуть старше средних лет и, несмотря на тучность, весьма статный, обладал добродушно-веселым нравом торговца, благословленного более чем умеренным доходом. Он торговал шерстью, его родственники проживали в Девоне и Бретани, и еще он являлся одним из помощников мэра в Эксетере. Джон как-то приобрел долю в его торговле, расплатившись деньгами, которые достались ему в результате Ирландской кампании, и теперешний доход позволял ему если не чувствовать себя богачом, то уж, по крайней мере, не беспокоиться о хлебе насущном.
Второй человек выглядел совершенно по-иному, однако тоже принадлежал к кругу верных друзей Джона. Клерикал по роду занятий, он был худым и обладал аскетической внешностью, граничащей с истощенностью. В то время как пухлый помощник мэра был одет в парчовую тунику и бархатный короткий плащ, застегнутый на одном плече крупной золотой брошью, на Джоне де Алекон, архидиаконе Эксетерском, была уличная сутана из тусклого желтовато-коричневого цвета грубой ткани, подпоясанная простой веревкой, на шее на кожаном шнурке висел деревянный крест. Его редкие седые волосы были зачесаны вперед, неровная челка прикрывала испещренный морщинами лоб. Однако, как и в случае с каменщиком Сенвульфом, первоначальное мрачноватое впечатление сглаживалось благодаря паре живых блестящих синих глаз, в этот раз более темного, почти фиолетового цвета, глаза эти были наследием викинговских предков норманнов.
– Много ли сегодня клиентов, Джон? – обратился он к вопросом к коронеру. – Надеюсь, покойницкий бизнес процветает?
Хотя улыбаться было не в характере Джона, тут он не выдержал и добродушно усмехнулся. Это были его друзья, а друзья в Эксетере ценились на вес золота, потому что во врагах недостатка не было.
– Идемте со мной, если хотите посмотреть, как работает коронер, – ответил он. – Я как раз собираюсь проводить расследование в Ружмоне.
Хью де Релага звучно хлопнул его по плечу: – Думаю, я отправлюсь с вами, друг мой, и полюбуюсь, как воплощается в жизнь последняя гениальная идея Хьюберта Уолтера. А вы, святой отец? Вы к нам присоединитесь?
Джон де Алекон покачал головой на тонкой шее:
– Некоторым из нас некогда бездельничать, помощник мэра. В отличие от вас, светских жителей, меня ждут дела.
Осенив их жестом благословения, он направился в сторону кафедрального собора, а де Релага и коронер зашагали вверх по склону к замку: Друзья говорили о цене на шерсть и потере груза, доставлявшегося морем из Эксмута во Фландрию. Они миновали ворота на кривой набережной, отрезающей северо-восточный угол города и образующей внешнюю часть замковой территории, наполовину каменистой и непригодной для построек, наполовину занятой прижимающимися к стене лачугами для солдат и их семей.
– Это по поводу вчерашнего убийства в «Сарацине», Джон? – поинтересовался помощник мэра, когда они, поднявшись по крутому склону, ступили на подвесной мост, ведущий к воротам в стене замка.
– Совершенно верно – и по поводу тяжкого ранения, от которого второй пострадавший человек может умереть.
После подъема своего тучного тела на холм де Релага громко пыхтел, его короткие ноги не поспевали за широким шагом коронера.
– Раньше подобными делами занимался шериф. И как он относится к тому, что вы отбираете у него часть его хлеба?
Джон сделал кислую мину.
– Ну уж никак не радуется, хотя ему придется с этим смириться. Он разрывается между неприязнью ко мне и коронерской должности, с одной стороны, и желанием угодить своей сестре, дражайшей Матильде, которая сияет от восторга при мысли о том, что ее муж занимает столь высокий пост.
Де Релага грустно покачал головой.
– Поосторожнее с Ричардом де Ревеллем, Джон. Он может быть очень злым, сущим дьяволом, уж я-то знаю, испытал на собственной шкуре.
– Не переживайте, я все понимаю, – мрачно ответил Джон. – Только вряд ли у него получится подсидеть меня, – во время походов в Святую Землю у меня появились могущественные друзья.
– Но они не в Эксетере, Джон.
К этому времени они уже достигли оживленной центральной части территории замка и проходили мимо небольшой часовни Святой Мэри, расположенной справа от караульного помещения. Прямо перед ними находился Шайрхолл, невыразительное строение, крытое каменной черепицей. По сути, здание состояло из одного большого зала с закрытыми ставнями окнами на двух противоположных стенах и двумя широкими дверьми. Внутри зал был пуст, если не считать деревянного помоста с несколькими табуретами в дальнем конце. Здесь каждые две недели шериф проводил заседания суда графства. Заседания городского районного суда, находящегося в ведении городского совета, проходили в Гилдхолле на центральной улице, церковные же суды работали в старом деревянном монастырском здании при соборе. Из этого разделения можно было заключить, сколь ревностно охранялись пределы властных полномочий различных влиятельных сил города.
Внутри пустого помещения уже толпились люди, созванные в качестве присяжных. Гвин из Полруана пытался установить хоть какое-то подобие порядка, отдавая распоряжения голосом, от которого глиняный горшок разлетелся бы вдребезги на расстоянии в двадцать ярдов. Он собрал всех тех, кто прошлой ночью находился поблизости от «Сарацина», а также по несколько мужчин и юношей с разных концов города. Появились и несколько представителей городской знати, пришедших отчасти из любопытства, отчасти движимых чувством гражданского долга. В числе последних оказался и второй помощник мэра, Генри Риффорд. Это был крупный краснолицый мужчина, преисполненный ощущения собственной значительности; ему принадлежал дом в городе и большое поместье в Клист-Сент-Мэри, по дороге на Эксмут. Закадычный друг шерифа, Риффорд отчаянно противился назначению Джона на должность коронера, и последний испытывал к нему такую же неприязнь, как и к епископу, еще одному союзнику де Ревелля. Собственно, Джон понимал, что городская и клерикальная верхушки раскололись на два противоборствующих лагеря.
Толпа расступилась, пропуская двоих появившихся в двери солдат, которые толкали перед собой двухколесную тележку с лежащим на ней телом, накрытым окровавленным полотном. Во исполнение требований новых законодательных процедур многочисленные свидетели должны были осмотреть тело убитого.
Джон поднялся на платформу. Двое помощников мэра, хотя их официальные обязанности этого и не требовали, последовали за ним и уселись на табуреты, чтобы проследить за процедурой.
Через другую дверь четверо вооруженных солдат в конических железных шлемах с пластинками, защищающими нос, вволокли двух преступников. Руки обоих были туго связаны за спинами. Под гул толпы и оскорбительные крики собравшихся солдаты вытолкали преступников в центр зала перед помостом.
Джон собирался было начать процедуру, но ему помешал раздавшийся у входа звук рога, и в зал вошли два сержанта, а вслед за ними – Ричард де Ревелль, сопровождаемый на церемониальном арьергарде двумя солдатами. Чуть позади шерифа вышагивал Ральф Морин, назначенный королем на должность констебля замка Ружмон, – крупного телосложения мужчина с гривой седых волос и такой же седой окладистой бородой. Джону довелось сражаться бок о бок с ним в Ирландии, и он знал, что Ральф – человек честный и беспристрастный.
Доспехов на шерифе не было, однако он был одет в яркую геральдическую накидку – белое полотно с малиновым грифоном впереди и на спине. Шериф поднялся на платформу и остановился в центре, едва не оттолкнув коронера.
Толпа стихла. Шериф не пользовался популярностью среди горожан – и из-за занимаемой должности, и по причине собственного характера. Он являлся представителем власти, следил за сбором налогов, был жестоким судьей, налагал денежные штрафы и выносил приговоры.
Ричард де Ревелль покосился на мужа сестры и ухмыльнулся. На его узком красивом лице появилось выражение, в котором смешались насмешка и презрение.
– Умоляю, продолжайте, сэр коронер!
Джон бросил в его сторону сердитый взгляд, но промолчал. Шериф имел право, при желании,
