— Говоришь, она отвозила тебя в приют?
— И соседи, и она. Ну я убегал. Там хоть дают пожрать, но бьют больно и много. Мамка тоже колотила. Но от ней под койку прятался, она туда не доставала.
— А теперь за что из дома увезла?
— Сказала, ее взамуж берут, но только без «хвоста»,— вздохнул Степка тяжело и добавил:
— Выходит, я тем «хвостом» был.
— Что ж нам с тобой делать? Куда определить тебя, ума не приложу. Вернуть домой к матери опасно. Снова завезет куда-нибудь, откуда выбраться не сумеешь. Из детдома снова сбежишь. А где еще пристроить, ума не приложу! — размышлял вслух. И спросил:
— A y тебя бабушка есть? Или дед, может, имеется?
— Бабушка померла еще давно. А деда вовсе не видел. Может, его и не водилось никогда. Мамка ничего про него не говорила.
— А где ты жил? Адрес знаешь?
— Нет.
— Ты жил в городе или в деревне?
— В доме! Там знаешь как много людей.
— А на улице много больших домов? — спрашивал Яков.
— Домов много. И маленькие, и большие.
— Свой дом мог бы узнать?
— Зачем? Я не хочу к мамке. Она когда выкинула с машины, сказала, что голову мне отвернет, если опять домой приду.
— Ни хрена себе! Выходит, на смерть выбросили?— закрыл рот ладонью.
— Мамка, когда вытряхнула меня с машины, так и сказала, чтоб я провалился пропадом от ней, чтоб ее глаза меня не видали больше.
Яков, подавившись бранью, прибавил скорость.
— Давно они тебя бросили? — спросил Степку.
— Еще утром, совсем темно было. Я спал. Потом мамка велела уходить. Я не хотел, тогда за уши взяла больно. Я выскочил, она заругалась. Сам не знаю, что теперь делать? — покатилась слеза по щеке.
— Ладно, мужик! Поехали к нам, в райотдел, может, что-то придумаем, определим куда-нибудь. Не оставаться же на улице,— свернул с трассы на дорогу, ведущую в поселок, и только тут вспомнил, что впереди выходной и в райотделе кроме дежурных нет никого.
— Ну, а куда я его дену? Мне он зачем? Старикам навязывать чужое дитя сплошное безумие.
Сами еле тянем. Зарплаты у нас с отцом смехотворные, пенсия матери — копейки, если б не огород не знаю, как жили бы. А и поселковые надо мной хохотать станут, что чужого взял, мол, своего не сумел сделать, прослыву импотентом. На работе в насмешках утопят мужики. Но ведь, не мог же проехать мимо, как другие. Конечно, видели пацана, но мороку повесить на свои плечи не захотели. Так и промчали мимо. А Степка с утра до ночи ждал, кто сжалится и подберет его. Среди людей, на самой оживленной трассе, остался совсем один, как в пустыне. За целый день никто не остановился, не пощадил. Эх-х, люди! От того живем ровно звери, всяк в своей норе. Радость и горе не только от соседей, от родни прячем, чтоб не завидовали и не злорадствовали. От того жизнь наша такая, как бурелом непроходимый, не только тело, душу в клочья рвет,— остановил машину у крыльца милиции, хотел взять с собою Степку, но тот безмятежно спал, открыв рот, будить мальчишку Яшка не решился и пошел в райотдел один.
Дежурные дружно поздравили человека, сказали, что все смотрели передачу и очень переживали за Яшку. Даже начальник ни на минуту от телевизора не отошел, вместе со всеми радовался победе своего участкового и хвалил на все лады.
— Все хорошо, мужики! Но у меня в машине мальчонок спит. Я его на дороге подобрал, из дома мамашка выбросила. Ему пять лет. Куда-то определить нужно. А его уже пытались пристроить в приют, он оттуда слинял. Говорит, что били круто. Теперь ему ни убежать, ни вернуться некуда. Но что-то нужно придумать,— присел рядом с дежурным капитаном, какого весь поселок в глаза называл Анискиным за поразительное сходство с актером. Он и теперь сидел, хитровато прищурившись, и спросил:
— Яшка! Колись по совести, а может пацан твой кровный сынок? Подружка отказалась растить сама, ты и решил пристроить в приют, чтоб без мороки для себя мальчишку вырастить?
— Да как в голову взбрело? Разве я от своего сына отказался бы? — возмутился участковый, заметив, как разулыбались двое дежурных оперативников.
— Мне чтоб ребенка заиметь, поначалу бабой обзавестись нужно,— ответил Яшка краснея.
— Да у тебя в этом деле без загвоздки. Бабья больше, чем блох у барбоса. Вот какая-то и наградила потомством, чтоб знал, каково достается одиночке с дитем! — подхватили оперативники хохоча.
— Чтоб хвост поприжать, пацана подкинула!
— Да я ни сном, ни духом не грешен! С чего взяли? А и ребенку уже пять лет. Я в то время в школе милиции учился!
— Ну и что? Мужское при тебе оставалось! — не унимались мужики.
— Короче! Хватит прикалываться! Я его к вам сейчас приведу. А уж дальше пусть ваши головы болят, куда и как его пристроить.
— Яшка, погоди! Слышь, не бухти! Подумай сам, куда мы его денем? Ведь впереди выходной, никуда не достучимся и не дозвонимся. Все отдыхают. А оставлять его в милиции тоже не можем. На нары в камеру и кормить баландой? Так что ли предложишь? Ведь это ребенок! Твой он или бродячий, его по-человечески определить нужно! — предложил капитан добавив:
— Я представляю, что будет с нашим начальником, когда узнает какой приз ты приволок от Якубовича! Он больше никого не пошлет на «Поле чудес». Это ж надо, как быстро решают там демографические проблемы! Один раз поехал и с готовым дитем вернулся.
— Слушайте, я устал от вас, столько времени в пути, а теперь мне голову морочите, деть пацана некуда! Какое мое дело? Или тоже нужно было проехать мимо?
— Тормози, Яшка! Тебя уже ни туда понесло. Я тебе как человеку говорю, советуюсь, можно сказать. Ты же участковый, людей хорошо знаешь, помоги определить ребенка на выходной!
— Да кто из поселковых чужого примет хотя бы на день, я таких не знаю,— пожал плечами Яшка, продолжив хрипло:
— От своих не видят отдыха, а выходной кончается быстро. Как назло детсад закрыт. В больницу не возьмут. Побоятся наши рисковать. А что делать ума не приложу.
— Я бы взял к себе, но жена поехала к дочке, а я сам понятия не имею как с детьми быть? — развел руками капитан.
— А у меня мать парализованная,— тихо отозвался один из оперативников.
— Мне и того не легче, отца обещал навестить. Он, сами знаете, в стардоме живет. Не приедь, до смерти обижаться будет. Хоть раз в месяц видимся.
— Возьми ты его к себе на денек. Другого выхода нет. А после выходного все уладится,— попросил капитан Яшку.
— Домой? И что скажу старикам, что снова стал крайним? Кто с пацаном возиться будет? Мать или отец? Мне самому после дороги отдохнуть надо, а вы навязываете! Неужели за доброе нужно носом в говно натыкать?
— Это кого говном назвал?
— Да свою затею! Мало подобрал ребенка, привез, теперь еще в свой дом его веди! Тупость какая-то! Никто не может взять, я снова крайний, больше взвалить не на кого.
Они еще неизвестно сколько спорили, если б в открытую дверь не вошел Степка. Он появился не увиденный никем. Подошел к Яшке, вложил свою ручонку в его ладонь, прижался и попросил тихо:
— Дай хлеба...
Мужчины, услышав слабый голос, мигом умолкли. Стало неловко перед этим маленьким человеком. Капитану вспомнилось, как жестоко голодал сам, будучи студентом. На почве истощения получил язву. Потом была операция. Трудно восстанавливался. Но пережитый голод долго давал знать о себе. Человек
