ему на дверь указала, а этот отморозок руки распустил. Тут Степушка не растерялся... Заступился, влепил гирей. Тот мигом свалился, отстал. А утром его жена приходила, прощенье просила за своего козла. Умоляла ради детей не обращаться с заявлением в милицию. И пообещала, больше его в магазин не пускать. Я сказала, мол, жаловаться не буду, но потребовала, чтоб баба немедля вернула долг, и больше не стану отоваривать их под список.
— Деньги она принесла?
— Да, до копейки долг отдала.
— Валентина! Не давай больше продукты в долг, не сажай людей к себе на шею, не балуй. Ведь ситуация почти у всех одинакова. Почему одни укладываются в свои доходы, другие не могут?
— Дети в этой семье, жаль стало...
— Пить нужно меньше. Тогда все наладится. Кстати, ты только вредишь ребятне. Не давай родителям бутылки взаймы. Глядишь, о детворе больше начнут заботиться. Покажи тот список! Много там должников у тебя? — попросил Илья Иванович.
— Дома оставила. На работу не взяла. После вчерашнего обидно стало. Сама так решила, больше в долг не давать,— оправдывалась Торшина и спросила тихо:
— Так что, уехала от вас городская учительница?
— Она не жила в нашей семье. Иногда в гости приходила. Разве это к чему-то обязывает?
— А я слышала, что свадьба намечается?
— У кого?
— У Яшки!
— Не знаю, мне сын ничего не говорил. Потому, живем как всегда, без новостей и изменений,— глянул на бабу вприщур, понимая все высказанное и затаенное.
— Илья Иванович! А я как раз к тебе сбирался пойтить. Беда у нас! Ванька пропал, уже какой день не вертается! Как ушел вечером опосля работы, и четыре дня нетути. Где черти носят, не ведаем. Старуха изголосилась вконец, ночами не спит, совсем извелась. Помоги, голубчик, разыскать нашего олуха. Ужо всех друзей и приятелев оббег, ни у кого Ванятки не было. Ну, куда-то же подевался?
— А куда он собирался в тот вечер?
— Не сказался. Молчком вышел.
— Как так? Ну, может, заходил кто к нему?
— Не, никого не было.
— Он жениться не собирался?
— Не сказывал.
— А девушка на примете имелась?
— Так их, как говна, завсегда хватало по горло!
— Ладно! Пошли в милицию, там поговорим обстоятельно,— предложил Илья Иванович.
— Перед уходом вы с Иваном не поругались случайно? — спросил человека.
— Как завсегда указал дурню, что пора ему об жизни думать сурьезно. Ить сколь местов работы поменял опосля армии, а нигде не удержался. То его прогоняют в шею, то сам уйдет. Неможно так дольше. Ить не дитенок малый. Пора мужиком становиться, а кто за такого пойдет? — серчал мужик. И продолжил:
— Перед тем как пропал, цельную неделю вертался домой ужо под утро. Весь в сене. Глаза красные, как у кролика. Об чем ни спроси, молчит. А вечером опять сбегал до утра. Теперь навовсе пропал,— шмыгал носом старик.
— Успокойтесь. Разыщем Ваньку! Никуда он не денется,— улыбнулся Илья Иванович и, подвинув к себе телефон, позвонил одному из фермеров, у какого на выданье были целых три дочери.
— Егорович! Здравствуй! Узнал? — расспросил о здоровье, о жизни. И, словно между прочим, поинтересовался, как живут дочери?
— Ой, Ильич, и не спрашивай! Нету мороки больше, чем растить этих «двухстволок». То боялся, что в подоле принесут, дальше двора не выпускал ни одну. Впрягал в работу, чтоб дурным мыслям места не осталось. Ни единую не щадил. Они в поту купались круглый год. Вырастил хозяйками, трудягами, ни за одну не совестно. Но теперь новая забота возникла. Девки мои знают цену копейке, как она дается, и не могут приглядеть себе женихов! Может, ты по этому делу звонишь? А то твоего Яшку знаем. Рады будем породниться с вами, не глядя на найденыша! У нас и места, и хлеба на всех хватит! — намекал фермер на возможное родство.
— Егорыч! Я, как и ты, отец! Как сын решит. Я ему не указ. У Яшки своя жизнь. Укажет на твою дочь, перечить не буду. Жить ему Но пока молчит. Я впереди сына не пойду. Пойми по-человечески. У меня к тебе другой вопрос. Не появился ли на твоей ферме парнишка из поселковых, Ванюшкой его зовут?
— Как же! У меня он живет! Уже пятый день работает. Предложенье сделал старшей дочке. Ну, а я говорил тебе, что все они цену копейке знают. Вот и велела Динка ему показать себя в деле, на что гожий? Без того ни о чем говорить с ним не стала. И впрягла, как коня. Он же пришел ко мне на ферму с бархатными руками. Они как у бабы были. От самого одеколоном за версту перло. Моя Динка высмеяла его поначалу. Ни о чем говорить не хотела. А Ваня настырный оказался. И не отказался от дочкиных условий. Уж как договорились, не знаю. Только попросила для него спецовку и приюта на месяц на нашей ферме. Он и остался у нас в работниках. Денег не требует, со мной пока ни о чем не говорит. Работает как и все мы с утра до ночи. Что дальше будет, не знаю и не загадываю. Послушаю, что дочь скажет. Ей решать.
— Егорыч! Этот Ванечка не безродный. Его отец разыскивает, мать беспокоится, плачет. Потеряли сына. Он им, уходя, ничего не сказал. Ты сам отец, пойми их...
— Вот лопух! Уж, я его сыщу придурка безмозглого! Поставлю совесть в душу! Это как посмел про главное забыть? Не тревожься, Ильич! Отыщется та пропажа из дедовых штанов. Нынче своих навестит, барбос окаянный!
— Спасибо тебе, Егорыч! Не забудь мою просьбу!
— Как можно?! Ни в коем случае! — пообещал фермер поспешно, а через час привез Ваньку в милицию, где его ждал отец.
— Сынок! Куда ж ты, идол окаянный, запропастился, чтоб тебя мухи обосрали! Мать слезами изошлась. Нешто надо так над нами изгаляться? Куды тебя унесло, песка блудящий? — обнял сына дрожащими руками, не веря в счастье.
— Отец, не ругай, не обижайся, я девку в жены нашел. Динка, коль благословишь, пойдет за меня замуж. Обещала перед отъездом. Но не мешай, я нынче к ним вернусь. Помочь родне надо. В выходной привезу на знакомство.
— Что ж ты с дому сбег не сказавшись?
— Не стоило меня каждым куском хлеба попрекать. Чужих кормят, не считая съеденного. А вы, родные, свои, со свету сживали. От того обиделся, что тепла ко мне не оставили. Замордовали вконец!
— Прости, сынок!
— От того к тестю жить пойду. Вам свою жену не доверю. Навещать стану. Но в одном доме с вами жить не соглашусь.
Вскоре они ушли из райотдела, Терехин смотрел им вслед задумчиво.
— А как узнал, что Ванятка у Егорыча обретается?— спросил Яшка отца.
— Да, все банально. Старик сам сказал, что Ваня возвращался под утро весь в сене! Ну, скажи мне на милость, у кого, как ни у фермера, в сене можно изваляться? К тому же у него три девки на выданье. Кстати, с нами не прочь породниться. Тебя они знают.
— Был у них! Рэкет гоняли. Троих убрали от хозяйства. Грозили спалить ферму, с хозяевами расправиться. Пришлось с ними круто побазарить. Отвалили.
— Яшка, а что если тебе к двум оставшимся девкам присмотреться?
— Смеешься! Мне дома не лошадь, жена нужна! Мать Степке, дочь матери. Фермерские девчата не годятся. Тепла мало, не смогут у нас прижиться. Холодные и грубые они, могут устроить Ванюшку, но не меня.
— Яшка, кого ж ты сыщешь? Когда?
— Отец, я не спешу, и ты меня не торопи.
— Все Вику ждешь?
