что сейчас приведет ему Степку прямо в кабинет, пусть он сам такой хороший воспитывает пацана, а он, Яшка, подаст на него в суд за оскорбленья и унижение достоинства офицера. Пообещал, что это дело он доведет до конца, мол, свидетелей в кабинете достаточно. Вот тут все всполошились. Кому охота стать свидетелем в суде против своего начальника? Успокаивать начали, уговаривать. Сазонову предложили публично извиниться за несдержанность. Тот уперся, на Яшкины шею и морду показывает. А тот удила закусил, мол, мне вся Россия аплодировала на «Поле Чудес», восторгались и поздравляли хором, а ты кто такой? Мальчишку до сих пор не можешь устроить, с тобой никто не считается, плевать хотят на твои просьбы и распоряжения. Вот я простой участковый, а сказал бабам не включать музыку после одиннадцати вечера и меня послушаются...
— Наш Сазонов как говном подавился. Разложил его Яшка на лопатки при всех. Пришлось извиняться, хотя Палыч не любит этого. Но деваться некуда, подал нашему сыну лапу и сказал:
— Забудь грубое, прости. И все же впредь не штрафуй бабье на лифчики, ни к чему они тебе. И не позволяй печати на себе ставить всякому дерьму. Не разменивайся на дешевок. Надень шарф и умойся, а то Степку до икоты напугаешь. И поверь, после этого случая я обязательно возьму у вас пацана, чтоб не испортил его с малолетства! Вот только приличный приют найду, где такие как ты не водятся. Всем ты хорош. Но не забывай ширинку застегивать хотя бы в конце работы!
— Поверишь, я как глянул, чуть со стыда не сгорел. А наш Анискин подзудел как назло и сказал:
— А ты Яшка брюки совсем не надевай, когда по таким порученьям отправляешься. Ни к чему они, сплошную мороку доставляют. Глянь, вон из другого кармана соленый огурец торчит. Ничего не скажешь, заботливые девки, тепло тебя встретили. Ты, видать, ночью к ним намылишься, раз так уверен, что музыки не будет?
— Какой там хохот поднялся, ты б слышала. А подлый Анискин добавил:
— Только ты, Яшка, после соленых огурцов к девкам не ходи. По своему опыту знаю. Оконфузишься, даю слово. А бабье злопамятно, до старости осмеивать будут. Так то и свел все на шутку. Кто-то выбросил в корзину рапорт, смял его, чтоб и мысли об увольнении больше не возникало.
— Молодец Яшка! Сумел за себя постоять! — похвалила мать сына, улыбаясь.
— Чему радуешься? Я тебе о чем сказал, что с дешевками путается наш болван. На весь поселок опозорился как последний козел. Какая путная девка пойдет теперь за него? Приведет в дом какую-нибудь шалаву вроде Вальки Торшиной, во, где порадуемся!
— Не пугай! Наш малец любую обломает и уломает. Теперь к выбору жены серьезным станет, дитя в доме появилось.
— А при чем Степка? Его скоро заберут...
— Уже сколько дней прошло? Никому мальчонка не нужен. Чую, растить его нам придется. Как знать, к худу иль к добру он у нас появился, но покуда беды от него нет. А вот душу греет...
Вo дворе тем временем своя жизнь кипела. Яшка обшивал досками стены пристройки, подгонял их плотно одну к другой, чтоб ни малейшего ветерка не просочилось. Но на дворе уже темнело Оглядев сделанное, Яков остался доволен, решив продолжить работу завтра, сел перекурить, а тут и Степка рядом примостился. Заглянул в глаза и спросил:
Папка, а как мне тебя называть теперь?
Яшка чуть сигаретой не подавился:
— Ты уже назвал.
— А можно я тебя папкой стану звать?
— Степка, мы с тобой мужики, давай честно поговорим! — предложил мальчишке.
— Давай! — придвинулся вплотную.
— Тебя скоро заберут от нас в приют. Так Сазонов сказал. А он начальник, с ним не поспоришь. Как скажет, так сделает. Он подберет приют, где тебя любить будут. И мы станем приезжать, проверять, навещать, следить, чтоб не обижали. Там много детей, а значит, появятся друзья. Без них тяжко жить. Там ты пойдешь в школу Все у тебя наладится.
— А я здесь хочу, с тобой останусь.
— Степка, мы все целыми днями на работе. Уходим рано, возвращаемся поздно. Одному дома и скучно, и плохо. Даже поговорить не с кем.
— Я с тобой буду на работу ходить.
— Нельзя. Начальство не разрешит.
— Почему?
— На моей работе всякое случается, малыш. Бывает и опасно. Не все можно тебе знать и видеть. Даже взрослые дядьки мне сочувствуют. Никто не хочет работать участковым. Неспроста такое, работа у меня собачья!
— А я когда большим сделаюсь, тоже как ты стану!
— Только ни это! Своей участи даже врагу не пожелаю. Другое выберешь, чтоб спокойно жил, чтоб не сдергивали по ночам с постели гасить чужую беду. От нее самому часто перепадает.
— А что перепадает?
— Плохое и больное.
— Тебя били? — округлились глаза Степки.
— Бывало и это, случалось и худшее.
— А за что?
— Пьяные люди не понимают, что творят...
— Они, как мамка?
— Похоже. Потому, выбери себе другое...
— Если б ты не взял меня, я бы помер там, на дороге. Никто не тормозил, выходит, все хотели спокойно жить. Я не хочу таким быть. Большие дядьки не должны бояться маленьких мужиков. Вот ты же взял меня. Не оставил на дороге. А другие проехали. Может, даже мой отец не остановился. Он, как мамка говорила, водилой пахал. Никто не заметил меня. Думаешь, я им поверил?— дрогнуло тело мальчишки, всхлипнувшего всухую.
— Степка, какой бы ни был, он твой отец, а я чужой дядька. Случайно ты у меня оказался. Чуть подрастешь, тоже сбежишь. Пацаны ментов не уважают. Я сам таким был и стыдился, что мой отец работает в милиции. Только потом все понял и стал его уважать.
— А он подбирал пацанов с дороги?
— Отец многих детей спас. Теперь они большие, иные забыли, другие не помнят, но ни в том суть, важно, что живы...
— А дед им ничего не говорил?
Нет. Да и зачем напоминать больное? Пусть светло живут. Горькое забывать надо.
А я не могу. Даже во сне вижу, как меня мамка колотит и достает веником из-под койки, еще та дорога снится. И дождик, такой холодный, что кости болят. Я там целый день просился в машины, и очень хотелось есть. У меня даже пупок к спине примерз. Знаешь, как долго я ревел тогда? Но из машины это не видно. Если б кто-то заметил, может, взял меня. Но, кроме тебя все слепыми были. Правда, пап?
— На душу ослепли! — вздохнул человек.
— Ну, не отдавай меня в приют. Я с тобой хочу жить. Хочешь, я буду каждый день во дворе подметать и в доме стану помогать бабушке. Скоро всему научусь, вот посмотришь! Не отдавай меня в чужие. Даже бабка почти согласилась оставить.
— Правда? Ну, это главное. Мамка в семье самая важная, как скажет она, так и будет. Ну, а я ее послушаюсь,— сказал Яшка.
— А меня вчера соседская тетка к себе домой зазвала. Вон туда! — указал пальцем на светившиеся окна и продолжил:
— Блинов с медом дала и говорила:
— Ешь, сиротина горькая! У Терехиных такое не готовят. Хоть сколько им за тебя ни дай денег, кроме картошки и хлеба ничего не увидишь. Я ей сказал, что бабушка котлет нажарила, накормила, и не хочу ее блинов. Тогда она спросила, сколько денег за меня дали, что бабка на котлеты разорилась? Я сказал, что не знаю, и убежал от нее. Все бабуле сказал. Она долго смеялась и назвала соседку дурочкой.
