по-прежнему ловко избегая пригляда бандитов, которые за это время на самом деле почти полностью уступили все свои хлебные места ментам, а может, попросту переоделись ментами.
Весь мир стелился под ноги роскошным цветочным лугом, и был Тимка на том лугу добрым пасечником, направляющим неугомонных пчел прямиком к истомившимся цветам, чтобы из всех этих жужжаний-кружений-касаний всегда возникал необходимый всем нам терпкий медовый вкус жизни. Но разве удержишься на таком лугу только пасечником? И Тимка кружил сам в поисках необходимой для жизни легкой цветочной пыльцы, которую вбирал не так, как эти недоделанные пчелы в своих мимолетных касаниях, а всем на зависть — гудящим шмелем зарываясь в цветок по самые пятки.
Звонок Мешка Тимку здорово напугал — голос друга все время исчезал и распадался.
— Держись… Я приеду! — орал Тимка в прерывисто оживающую трубку. — Выезжаю сейчас же!
Он без остановки гнал свой внедорожник из Москвы в Богушевск, то и дело набирая Мешка по мобиле, но тот молчал.
Накануне Мешкова любимица — ненаглядная его Анюта — огорошила отца решением, что в девятый класс она не пойдет, а вместо этого откроет свой собственный Салон красоты, при котором будут сауна, массаж и все-все радости.
— Тебе же всего пятнадцать, — пока еще улыбался Мешок.
— Скоро будет шестнадцать.
— И ты думаешь, что нашим здешним соседкам понадобится твой салон?
— Зачем здешним? Я его открою в Витебске… Или в районе.
— Ну хорошо, а гроши? У нас с матерью немного есть, но на такое дело — не хватит.
— Я сама заработаю, — уверенно заявила Анюта.
— Это как же? — все еще улыбался Мешок. — Подскажи — может, и я заработаю.
Анюта подвела отца к подаренному ей на пятнадцатилетие компьютеру и показала…
— Твое? — спрашивал Мешок Тимку, тыкая в экран монитора.
Тимка с удовольствием глядел на красочную страницу своего сайта “Аукцион невинности”.
— А что? Грамотно сделано. Чего ты всполошился? И кстати, как ты узнал, что это мой сайт?
Мешок ткнул в рекламную заставку “Продай то, что все равно потеряешь, и денег огребешь — кучу”.
— Что ты натворил? — растерянно бормотал Мешок. — Боже, что я натворил!..
— А что такого? — начал елозить Тимка. — Каждый занимается своим делом.
— Ты не каждый, — вскочил Мешок и продолжал нависать всей своей громадой над все более уменьшающимся Тимкой. — Чего придуриваешься? Ты же не забыл про наш уговор? Ты ж такое служение на себя взял!.. И, почитай, всю страну испоганил всей этой срамотой
— Какой срамотой? — неуверенно протестовал Тимка.
Мешок только безнадежно махнул в сторону монитора, на котором придуманная Тимкой заставка сайта заманчиво подмигивала голыми грудками и попками. Здесь, в доме друга, эта придумка уже не казалась столь удачной.
Тимка боялся, что бледный Мешок в этой своей жуткой, до зубовного дробота трясучке вот сейчас перед ним окончательно и явно сойдет с ума, и бросился утешать друга:
— Брось, Мешок… Ты думаешь, что все это прижилось по твоей тетрадке? Да ерунда это все… Люди делают что им интересно, и так вот все получается… Ну, кто в ответе, что им это интересно?
— А ты не дотумкал, с чего это вдруг тебе так покатило? И еще спрашиваешь, кто в ответе? Ты в ответе… да я с тобой…
— Да пойми ты: не я делаю жизнь такой и даже не ты… и не твоя тетрадка… Жизнь такая, какая она есть, а мы в ней только находим свое место… и свои занятия.
Может, и не надо Мешка специально утешать? Может, ему следует просто открыть глаза на собственные заблуждения и он придет в норму? Вот же перестал трястись и почти прежний — только злой и все равно чуток одержимый…
— Не ты делаешь жизнь? А эту погань кто сделал?
— Так если не я — сделал бы кто другой…
— Но сделал ты?.. Вот так она и делается — жизнь… Нами… У кого на сколь силы хватит. А тебе такая сила была дадена… Поганец ты, Тимка, честное слово, поганец и потаскун…
— Давай выпьем, — вывернулся Тимка из-под какого-то растерянного и безнадежного взгляда Мешка. — Я такого вискаря привез…
— Давай, — равнодушно кивнул Мешок и пошел за посудой. — Но ты все одно поганец.
— Я тебя тоже люблю, — улыбался Тимка, разливая питье.
— Так и я тя люблю, но ты… — Мешок махнул рукой и выпил одним глотком. — Вяртай мою тетрадку.
— Сам будешь рулить? — подначил Тимка, оглядывая уютную новую горницу, которую Мешок пристроил к своему дому.
— Нельзя мне никак — детей надо поднимать, — растерянно соображал Мешок. — Все прахом пойдет.
— Но у меня же все было тип-топ — и квартира и все, что душе…
— Так ты противу правил старался для себя и выгадать, — напомнил Мешок Тимке свои давние предупреждения. — Может, еще и поэтому все твои делишки заместо справедливости переобернулись одной только поганью…
— И что будешь делать? — Тимка поспешил замять неприятную ему и болезненную Мешку тему. — Опять Серегу назначишь? Он тебе такую справедливость покажет, что все мои делишки на ее фоне будут мелкими шалостями.
— Серега что мог — уже показал…
9. Серега (Земля людей)
В Серегином мире людей было не слишком много. Людьми были положняки, авторитеты, смотрящие, те, кто — в законе, все юные парни, только нащупывающие правильные тропы, и все крепкие парни, прочно эти тропы обжившие, — в общем, все те, кто выбрал “правильную” судьбу — жизнь по правилам, которые бездумно именуют воровскими или криминальными понятиями. Все остальные соотечественники жили многоголосой фауной: терпеливые мужики — овцами и баранами; менты, весь служивый и государственный люд — козлами, псами да волками; и самые никчемушные поганцы — петухами. Суровые правила этой жизни (как и любые этические кодексы) поначалу были для Сереги откровением, потом — знаменем, еще позже — оружием. Правила требовали справедливости ко всем — хоть и к распоследним петухам, но в напластовании всевозможных толкований (тоже — как и во всех этических кодексах) справедливость часто переставала быть звонкой, четкой и одной на всех истиной, а распадалась на справедливости по заслугам, по масти или по статусу. И оказывалось, что интересы круга людей (а внутри круга — по своей иерархии) куда важнее справедливости или несправедливости к тем, кто за кругом. Особое отношение было к семье и родственникам. Молчаливо (“по жизни”) признавалось, что интересы семьи обладают наивысшим приоритетом, но на деле при любой разборке побеждали интересы братвы, и поэтому сама жизнь требовала не допускать никаких столкновений забот братвы с семейными нуждами.
Серега, вопреки гибко меняющимся нормам этого своего мира, упрямо защищал
