дальше того места, где оказался бы сейчас гонец, останься он в живых, между тем как со следующим посланцем на юг он еще не столкнулся. И здесь, говорит нам „Кодекс“, Али совершил самое трудное деяние.
Беллерофон был великолепен: горячий, послушный и благородный конь — по словам Али, достойный царя. И потому, заведя коня в гущу деревьев, Али прочитал молитву, как за царя, прежде чем перерезать ему горло.
Пешком, ровной побежкой профессионального бегуна, Али покрыл пять или шесть миль, направляясь к следующему передаточному пункту где, к своему облегчению, нашел у колодца Теодоса, дружно евшего оливки вместе с двумя-тремя другими юношами. Среди них был направлявшийся на юг гонец. Никто как будто ничего не подозревал. При появлении Али Теодос вскочил на ноги, словно заждавшись.
— Где Фанос? — громко спросил он.
— Он наступил на гадюку, — отвечал Али.
Они задержались ровно настолько, чтобы обменяться паролем, который понадобился бы каждому для свободного прохода на север: этот пароль Теодос успел выспросить у посланного на юг гонца. Если на последнем участке никого не видели, гонец должен был сказать „отис“ — по-гречески „никто“ или „никого“…»
— Ни хрена! — вырвалось у меня.
— В чем дело? — спросил Бодич, задержав зажигалку под очередной сигаретой.
— Ш-ш-ш, — шикнула Мисси.
— Тихо, — пробурчал Дэйв.
— Остановить запись? — спросил Бодич.
— Нет! — одновременно возразили Мисси и Дэйв.
— Нет, — тихо отозвался я и покачал головой.
«…видели одного Беллерофона, — продолжалась запись, — тогда паролем становилось слово „альфа“, а „бета“ означало Беллерофона с Теодосом. Ключевым же паролем служила „гамма“, означавшая двух людей и Беллерофона была ли при них вторая лошадь, значения не имело. И в случае „гамма“ он должен был заметить положение солнца и номер следующего верстового столба. Через час после получения сигнала „гамма“ императрица намеревалась нанести удар.
Расхаживая вокруг колодца, тяжело дыша и положив руки на пояс, Али провожал взглядом Теодоса, ставшего теперь очередным посланцем на север. Гонец на юг, успевший за это время перевести дух, был не прочь посплетничать, пока отдыхает Али. Разговор он вел о том, как глуп Теодос; о том, что станется с Теодосом, когда императрица сочтет, что пора вернуть его; и как замечательно будет посмотреть вблизи на Беллерофона. В его болтовне не проскользнуло ни намека на родство между императрицей и ее жертвой. Эта информация оставалась тайной.
Казалось, не прошло и минуты, как из сгущающейся темноты вынырнул следующий гонец на юг. Прозвучало слово „отис“, и отдохнувший бегун помчался на юг, к Константинополю.
Для Али „отис“ значило, что Теодос, встретившись с этим гонцом, остался неузнанным.
Новый гонец не желал разговаривать, чему Али был только рад. Ночной воздух стал душным и жарким, и, думая о шестидесяти или семидесяти милях, которые ему предстояло одолеть бегом, он старался воспользоваться каждой минутой отдыха.
Полчаса спустя показался следующий гонец на север. И от этого Али услышал слово „отис“. Никого из разыскиваемых. Не видел он ни Беллерофона, ни слугу Али.
Посланец торопил его, и Али пустился в путь. Он на час отставал от своего господина на его смертном пути».
XXII
— На смертном пути, — прошептала Мисси.
— Смертном, — кивнул Дэйв.
«Отис», — думал я.
«Они бежали всю ночь и весь следующий день, — звучала запись. — Теодос был впереди. На каждом передаточном пункте Али передавал ему слово „отис“, и Теодос начинал следующий отрезок пути. На каждой остановке они сплетничали с другими гонцами: направлявшимися на юг и сменными. Добыча скрылась. Паролем стало „отис“. Ни коня, ни человека никто не видел.
Весть о внезапном исчезновении Беллерофона и его всадника могла достичь конца цепочки, где гонцам дозволялось отоспаться, прежде чем пуститься в обратный путь — до Константинополя на юге или до Анхиала на севере — примерно через сутки. Иными словами, когда императрица Феодора услышала бы о внезапно оборвавшемся путешествии своего сына, Али с Теодосом были бы мучительно близки к свободе. Перед ними все еще маячили серьезные преграды. Вспомним, что двое гонцов были мертвы. Скороходы были рабами, а рабы принадлежали владельцам. Их внезапное исчезновение могло выдать двух самозванцев, и здесь им не помогло бы выигранное время. У Али и Теодоса не было времени на отдых.
Достигнув на следующую ночь Анхиала, где запах моря казался запахом свободы, Али приметил около лагеря несколько растений Delphinium stavisagria, и это навело его на одну мысль. Лекарственное растение, произрастающее в Южной Европе и в восточной части Средиземноморского бассейна, было известно Али под латинским именем, которое назвала ему бабушка: hierba vomita, или буквально „тошнотная трава“. Его семена, как известно в наше время, содержат алкалоид, гарантированно вызывающий рвоту. В древнем мире они использовались в основном при тяжелом нарушении пищеварения, дизентерии и отравлении. Конечно, сильная рвота могла быть принята за результат отравления, а не лечения, на что и рассчитывал Али.
Словно предчувствуя, к чему это приведет, сообщает Али, Теодос неохотно согласился на эту меру. Он спорил, предпочитая рискнуть, полагаясь на выигранное время. Но Али указал ему, что они безоружны, лишены средств передвижения и остались почти без денег и что на них одежда рабов. От нищеты их отделяли только два перстня, но именно эти перстни мгновенно выдали бы их. Они не смели и пытаться обратить драгоценности в деньги или взятку, пока не оказались бы далеко от владений императрицы.
Как бы то ни было, Теодос не сумел предложить ничего лучше затеи Али. Оба были подменными гонцами, и на следующий день их ожидал обратный путь на юг, назад в Константинополь. Хуже того, всего в шестидесяти милях от Анхиала лежали трупы двух людей и прославленного жеребца, и дневной свет неизбежно открыл бы их армии наемных охотников.
Теодос против воли согласился на предложенную уловку. Али торопливо, не давая господину времени придумать новых возражений, разжевал дюжину семян. „Лучше я, чем господин“, — думал Али, запивая горькую кашицу жидким вином, которое давали рабам. Он хорошо знал, какую слабость вызывает hierba vomita, потому что бабушка не раз лечила его этим средством, и считал, что его господину необходимо сберечь силы на случай, если что-то пойдет не так. Семена немедленно вызвали у Али тяжелое недомогание. Теодоса серьезно встревожила такая сильная реакция, и Али, хотя не показывал вида, тоже испугался. Он, говоря современным языком, опасался передозировки. Прием семян вскоре заставил его корчиться на земле. Его постигла не только тяжелая рвота, как ожидалось, но и судороги. Возможно, рассуждал Али много позже, диктуя „Кодекс“, семена в Анхиале имели большую силу, чем в Самане, где он вырос.
В обязанности элитных кадров экскувиторов, или имперских легионеров, помимо поиска жертвы императрицы входило поддержание порядка среди отдыхающих гонцов. К суровому и мрачному представителю этой касты воинов обратился за помощью Теодос, скрывая благородную осанку заискивающими манерами. Он рассказал, что они с заболевшим Али принадлежат одному семейству из
