Я вернулся к столу и Джон подал мне выпивку. В стакане лежали два кубика льда, остальное — виски. Крепкий коктейль.
Он наполнил свой стакан, после чего бутылка опустела на три четверти, и упал на стул.
— В ближайшее время больше не получишь.
Немного виски выплеснулось из стакана на его свободную итальянскую рубаху и осталось незамеченным.
— Если мы не выберемся за новой.
— Я за рулем, — бодро сообщил я и уселся на стул.
Джон сделал длинный глоток, поставил стакан на стол и поднял пистолет. Не сказав ни слова, навел его на мишень и спустил курок. Раздался щелчок, по выстрела не было.
— Дрянь!
— Терпеть не могу, когда такое случается, — из вежливости поддержал я.
— Я как раз перезаряжал, — пояснил он, выщелкивая пустую обойму, — когда меня грубо прервали.
Он пальцем выталкивал патроны из пенопластовых гнезд и забивал в обойму.
— Что, заряженных нет? — равнодушно спросил я.
— Увы.
— Но ты бы мог их достать.
— Дэнни, — устало проговорил Джон, — достать можно все что угодно. Неужели ты до сих пор не замечал?
— Нет, — задумчиво отозвался я, — не замечал.
Он ладонью забил обойму на место, загнал патрон в ствол и послал пулю. Со шлакоблочной стены за портретом осыпалось немного пыли. Пустая гильза звякнула о бетонный пол.
— У тебя двадцать пятый? — спросил я. — Для стрельбы по мишеням?
— Да.
— Пристрелян хорошо?
Он выстрелил.
— Очень.
Он выстрелил еще и еще раз. После короткой паузы опустошил обойму — еще пять или шесть патронов, — все по портрету.
— Пойди, посмотри, — сказал он, прихлебывая виски.
— Мне плевать, — сказал я.
— Точно, — сказал он, — так и надо.
Я оглядел длинное помещение.
— Тебе тоже?
Он обдумал вопрос.
— Трудно рисовать то, чего больше нет.
Джон никогда не мог рисовать по представлению по той простой причине, что свой запас воображения он исчерпал во Вьетнаме — еще один побочный эффект конфликта с отцом. Так что модель должна была ему позировать, и сеансы затягивались надолго. Это только подогревало близость, которая неизбежно возникала между ним и его моделью.
— Ты уже писал Рени.
— Уже писал.
— Два или три раза.
— Верно.
— Ноулс заплатил за картины?
— За эту — нет.
— Она не закончена.
Джон поставил виски и выщелкнул пустую обойму.
— Нет, еще не закончена.
Я подумал.
— Почему бы не всадить ей пулю в лоб?
Он посмотрел на меня. Я посмотрел на него.
— И покончить с этим.
Его глаза угрожающе вспыхнули, но он овладел с собой, и взгляд снова стал тусклым.
— Я художник, а не мясник.
В этом был смысл. Он знал, о чем говорит. Это различие удерживало его на грани здравого рассудка.
Я ждал. Когда стало ясно, что ждать нечего, спросил:
— Значит, так?
Он возился с коробкой боеприпасов.
— Кто ее убил?
Он пальцем заталкивал патрон в пружинную обойму.
— Парень с пушкой.
— Парень?
Он пожал плечами.
— Расскажи мне о ней.
— Тебе какое дело?
— Ты разве не слышал? Возможно, это я ее убил. И хотел бы знать зачем?
Он резко рассмеялся.
— Рени Ноулс на тебя бы и не оглянулась.
— Почему бы и нет?
— Потому что у тебя нет того, что ей нужно — было нужно, — вот почему.
— Так просто?
— Так чертовски просто, Дэнни бой.
Он вставил обойму и перебросил мне пистолет.
— Заряжен и взведен.
Я поймал оружие и бросил обратно, даже не взглянув. Он поймал.
— Так чертовски просто.
— А ты где оказываешься?
— Впереди тебя, Дэнни.
— По дороге куда?
Он навел пистолет на портрет.
— А это, Дэнни, дьявольски хороший вопрос.
Он выстрелил.
— Но не тот вопрос.
Новый выстрел.
— Ты, как обычно, задаешь не тот вопрос, не в то время и не в том месте.
Он сделал еще два выстрела.
— А пока ты задаешь не те вопросы.
Выстрел.
— Не в то время…
Выстрел.
— …и не в том месте…
Выстрел.
— …людей убивают.
Он палил, пока не опустела обойма.
— Ничего себе, — сказал я в наступившей тишине. — Что подумают соседи?
Он уронил дымящийся пистолет на стол и выругался. Взял бутылку, отозвался:
