— Это, конечно, пустяки, но я подумал… У тебя ведь фигура все время меняется, тебе, наверное, неудобно в прежней одежде. Эти рубашки ты могла бы носить дома вместо халатов, пока я не куплю что- нибудь получше. Они старые, зато мягкие и удобные.
— Спасибо.
— Ты не хочешь подремать?
— Да, пожалуй. Ночью мне не пришлось много спать.
Как, впрочем, и ему. Однако Аллан об этом не сказал.
— Я могу для тебя еще что-нибудь сделать?
Линор собралась было что-то сказать, но передумала.
— Что же ты? Говори.
— После всего, что сегодня случилось, может быть, ты… полежишь рядом со мной? Пару минут…
Пожалуй, ничего на свете Аллану не хотелось сильнее. Он улыбнулся, присаживаясь на край кровати.
— Мне засечь по часам?
Линор улыбнулась в ответ — застенчиво, без слов.
Аллан лег рядом с нею так, что спина Линор касалась его груди, и обнял молодую женщину, притягивая ближе.
— Так хорошо?
— Да. — Она сама подалась к нему, накрывая его ладонь своей. — Спасибо.
— Да что ты. Мне тоже очень хорошо с тобой.
Аллан вдыхал апельсиновый аромат ее волос, касающихся его лица. Боже, как же она благоухает! Как какой-нибудь экзотический цветок.
Впрочем, о чем это он думает? Он же собирается жениться на этой женщине только из-за ребенка. Но сейчас, держа ее в своих объятиях, так легко было забыть обо всем на свете.
— Мы правильно решили насчет обследования, правда?
Это «мы» безмерно порадовало Аллана. Она говорила так, будто они на самом деле были семьей.
— Да, конечно.
— Ты не расстроился, что решение приняла я, а ты только согласился с ним? Кажется, я повела себя как настоящая эгоистка, думая только о том, как мне будет тяжело жить в неведении. А хорошая мать должна в первую очередь думать о ребенке.
— Ты о ребенке и думала. Ради Наследничка ты уехала из дому, устроилась на работу, начала новую жизнь.
— Я тоже так себе говорила, но сегодня пошла на это обследование ради себя одной. Ни ради малыша, ни ради тебя…
— Но ведь это не может причинить ребенку вреда.
— Ты уверен?
— Совершенно уверен.
— Я сегодня поняла, что совершенно ничего не знаю о детях, — вздохнула Линор. — Ни о том, как их воспитывать, ни даже о том, в чем они нуждаются… Так и думаешь, что они появляются на свет с руководством по эксплуатации. Интересно, что же я буду делать с Наследничком, когда мы приедем из родильного дома?
— Ты выяснишь это по ходу дела. Каждая мать с начала мира поступает именно так. По крайней мере, в отношении своего первого ребенка!
— Как это — первого? О том, что могут быть еще дети, я и помыслить не могу!
— Всякое бывает. — Аллан понял, что этот разговор преждевременен, и предпочел сменить тему. — Я тоже немного боюсь. Но если поколения родителей как-то справлялись, значит, сможем и мы!
— Ты-то чего боишься? Столько книг перечитал!
— Книги — это совсем другое дело, — вздохнул Аллан. — А вот, например, пеленки я не менял ни разу в жизни.
— Я тоже. Иногда завидуешь тем девочкам, у которых есть младшие братики и сестренки. Они хоть всему научатся.
— А может быть, нам походить на курсы молодых родителей?
— Это было бы прекрасно, — с облегчением призналась Линор. — А кроме того, давай-ка я прочту твои книжки про детей.
— Я сам еще не все прочел, — сообщил Аллан с улыбкой. — Может, нам их читать друг другу вслух? Например, по вечерам…
— Это будет замечательно. — Линор взяла его руку и положила себе на живот. — Как же я счастлива, что отец моего ребенка именно ты. Одна бы я ни за что не справилась.
— Спасибо, конечно… А как насчет твоего бывшего жениха? — Аллан спохватился, что такой личный вопрос сейчас не уместен, и поспешил извиниться. — Прости. Это, в общем-то, не мое дело.
— Почему же? Я могу рассказать. Мы с Леонардом… Кстати, ты, наверное, не знаешь, что его звали Леонард Катбери…
— «Катбери Глобал Инвестментс»? — Как же, как же, эту крупную инвестиционную компанию Аллан знал хорошо.
— Ну да. Банк принадлежал отцу Леонарда, который лет десять назад приобрел титул баронета. Ему нужны были знакомства в высшем обществе, чтобы органично вписаться в компанию настоящих аристократов. Вот он и водил дружбу с моим отцом. Мы с Лео, можно сказать, выросли вместе. Наши отцы решили нас поженить, чтобы объединить свои деньги, когда мне было лет тринадцать. О любви речь никогда не шла: Лео хотел закрепиться в высшем свете, а я… Мне просто казалось, что мой отец всегда все делает правильно. Если бы я, например, забеременела от Леонарда, он бы относился ко мне как к отличному инкубатору для наследника миллионов.
Аллан вдруг осознал, что не так давно его отношение к Линор не сильно отличалось от этого. Но сейчас ситуация изменилась. Почему-то ребенок, их ребенок, преобразил все.
— Но ведь ты же выросла. Почему ты не расторгла помолвку?
— Я спрашивала себя об этом миллион раз. Леонард был богат и элегантен. «Все, что требуется от мужчины», — как любила говорить моя мать. Это, конечно, недостаточная причина для брака, как я вижу теперь, но тогда…
— Что же изменилось теперь?
— Я поняла, что потеряла бы, если бы вышла замуж за Лео. Мы очень часто встречались в последний год, но никогда не позволяли себе больше, нежели поцелуи. У меня даже не возникало мысли его обнять. И у него такого желания, кажется, тоже не было. Сейчас я догадываюсь, что между нами просто не было любви.
«Этот Лео, должно быть, сделан изо льда, если ему не хотелось обнять Линор», — подумал Аллан, но промолчал.
— Я часто мечтала о прекрасной свадьбе, как делают все девочки. Но этим мои мечты ограничивались, не шли дальше белого платья и красивой музыки. И я никогда не могла понять своих подруг, когда они говорили о… о физической стороне отношений… До того самого дня, когда ты поцеловал меня на нашей свадьбе. Ничего подобного я никогда не испытывала. Это было… как если у тебя внутри вспыхивает фейерверк.
Аллан чувствовал, что ее слова оказывают на него магическое воздействие. Губы сами собой сложились в счастливую улыбку.
— Это ты имела в виду, когда оставила мне ту записку?
— Ты запомнил?
Она спрашивает, запомнил ли он! Это же просто смешно: разве можно такое забыть?
— Еще бы. Если хочешь, могу процитировать тебе ее.
— Слава Богу, я все же не вышла замуж за Леонарда, — без малейшего сожаления в голосе сказала Линор. — Это вторая самая радостная вещь в моей жизни.
— А первая?
