данных Робертом Дадли. Сесил сумел сделать так, чтобы о неблаговидной роли Дадли узнали как можно больше людей, таким образом попросту сведя к нулю его шансы стать супругом королевы.
Рыжая рыдала у меня на плече:
— Кто мог пустить такой слух?
Я сделала круглые глаза:
— Испанский посол…
— Почему?
— Ему на руку то, что вы с милордом просите о помощи именно Испанию, а не Францию.
— Но он отрицает всякую причастность к сплетне!
— А вы думали, что он подтвердит? Он просто не ожидал, что вы станете все отрицать.
— Как можно не отрицать, если все вокруг против?
— А вы к этому не причастны? И ничего не знали?
— Конечно.
Поспешность, с которой Елизавета ответила, мне совсем не понравилась. Она врет мне, мне, которая всегда за нее стояла горой. Это очень плохо, мало ли какие пакости я не смогу подслушать.
— Ваше Величество, думаю, все случилось, как должно случиться. Что было бы, выйди вы замуж за Роберта Дадли?
— Что?
— Вы влюблены в него по уши…
— Это так заметно?!
Вот дурочка, она что, не понимает, что все вокруг видят ее страсть к Дадли?
— Конечно, не просто заметно, а вызывает… я бы сказала, даже насмешки…
— У кого? — Голова Бэсс уже не лежала на моем плече, а глаза загорелись нехорошим огнем. Так… надо быть осторожнее. Сделаем ход конем.
— У иностранных послов, у ваших фрейлин, например.
— Каких?
— Ваше Величество, я не передаю сплетни даже вам. Поинтересуйтесь сами, кто из них неравнодушен к Роберту Дадли…
Рыжая умна, она все сделает хитро и выводы тоже сделает сама. Так и произошло.
Лорд Пемброк принес королеве весьма своеобразный подарок. Ей дарили много и с удовольствием, особенно то, что касалось нарядов и изящных безделушек, до которых Елизавета была великой охотницей. Вкус у нее действительно был отменным, потому безо всяких усилий королева стала законодательницей моды при дворе, причем она не только повторяла на свой лад присланные из Франции или Испании образцы, но и переделывала их до неузнаваемости. Работы у швей и шелковниц королевы всегда было невпроворот.
Одной из очень понравившихся Елизавете придумок ее шелковницы были шелковые чулки вместо панталон. Королева полдня вертелась перед зеркалом, напрочь отказавшись заниматься даже срочными делами, и разглядывала свои стройные ножки в этих чулках.
— Обидно, что никому их не видно из-под платья!
Фрейлины натянуто рассмеялись, королева обернулась к ним:
— Что вы глупо хихикаете? Конечно, жаль, что такую стройную ножку нельзя выставить напоказ! У мужчин они куда более кривые и косолапые, но им позволительно демонстрировать свое уродство. Единственный человек, у которого были великолепные икры, — мой отец король Генрих! — Чуть подумав, она добавила: — Еще приличные ноги у лорда Дадли.
Дамы скромно отвели глаза, будто никогда не обращали внимания на лодыжки Роберта Дадли. Елизавета расценила это как несогласие и возмутилась:
— Леди Леттис, что вы ухмыляетесь? Я неправа?
— Правы, как всегда, Ваше Величество.
Елизавета фыркнула:
— Когда это вы успели рассмотреть стройные лодыжки лорда Дадли?
Леттис Ноллис, которой очень нравился Роберт Дадли, почувствовав, что попалась в ловушку, покраснела до корней волос и забормотала, что она ничего не видела, но полагает, что если Ее Величество так говорит, значит, так и есть.
Ответом был смех королевы. На счастье Леттис, Елизавета пребывала в прекрасном расположении духа.
В этот раз Пемброку пришлось довольно долго ожидать, наблюдая невозможную сцену: королева принялась советовать своей фрейлине молоденькой Мэри, как вывести веснушки, щедро усыпавшие ее симпатичное личико каждый год. Наконец, она от слов перешла к делу:
— Подите сюда! Кэтрин припасла средство, которое поможет вам избавиться от этой гадости!
Кэтрин Эшли действительно принесла какую-то резко пахнущую мазь. Но сначала она попыталась обратить внимание своей хозяйки на стоявшего в ожидании, пока ему позволят сказать, Пемброка. Елизавета, указав жестом бедной Мэри, куда ей следует сесть, чтобы начать экзекуцию, обернулась к лорду:
— Ах, простите, милорд, все дамские дела, все дела… Вам, мужчинам, проще, вам не нужно столько ухищрений, чтобы быть красавцами…
Лорд Пемброк, как истинный джентльмен, не упустил возможности сделать даме комплимент:
— Ваше Величество, вам и вовсе не нужно никаких ухищрений!
— Вы великий льстец, но мне приятно. Не выдавайте мужчинам увиденных здесь секретов. Хотя, я думаю, вам не стоит смотреть, как мы будем выводить противные веснушки с очаровательного носика Мэри. Вы что-то хотели сказать?
— Ваше Величество, разбирая вещи вашего батюшки короля Генриха, я наткнулся на примечательную вещицу. Думаю, вам она дорога, потому принес.
Пемброк протянул королеве какую-то книгу в вышитом переплете. Елизавета с первого взгляда поняла, что это. Еще девочкой она вышила отцу в подарок на Рождество переплет для молитвенника. Буквы монограммы переплетались в замысловатом узоре, ткань была довольно потертой. Это означало, что отец часто пользовался подарком дочери…
Пемброк мог быть доволен своей выдумкой — Елизавета расчувствовалась настолько, что на глазах у нее выступили слезы. Сразу вспомнилось детство, это была счастливая пора, когда она ощущала любовь отца, верила в то, что жизнь впереди усыпана только розами, причем без шипов, когда не хотелось думать ни о чем дурном или тяжелом.
Королева благоговейно поцеловала переплет и прижала к груди, прошептав:
— Отец, как часто мне тебя не хватает…
Протянув руку для поцелуя, она второй рукой все еще держала молитвенник прижатым к сердцу.
Но стоило довольному Пемброку удалиться, как все вернулось на свои места. Положив молитвенник на столик у своего кресла, Елизавета вспомнила о веснушках бедолаги Мэри.
Она деловито повернула голову девушки за подбородок в одну, потом в другую сторону и распорядилась:
— Кэтрин, давайте!
На тонкую палочку была намотана мягкая пакля, королева лично подхватила ее кончиком мазь и, скомандовав: «Закройте глаза, голубушка, будет щипать!» — принялась тыкать в наиболее крупные веснушки. Видно, было очень больно, потому что девушка заерзала, не решаясь подать голос, а из ее глаз невольно потекли слезы.
Но слезы потекли и у Елизаветы, запах скипидара от мази был слишком силен. Пока они рыдали, Кэтрин успела подать склянку со сливками. Но королева замахала руками:
— Сама, сама, я больше не могу! — И бросилась умываться, чтобы смыть слезы от резкого запаха.
В результате ей пришлось смывать с себя белила и наносить их снова. Все это время Мэри сидела ни жива ни мертва, не слишком представляя себе, во что превратится ее лицо завтра. Елизавета, видимо,
