— Надеюсь, что она не в мать.
'Я действительно надеюсь',— подумал он про себя. Роза внимательно смотрела на него.
— Вы не беспокоитесь о ней, не так ли? Потому что нет оснований... Одну минуту...— Вейненштат включила наушник, и лицо ее стало серьезным.
— В чем дело?
Она выключила наушники.
— Генри Монкас. Он погиб в своем убежище. Теперь пытаются определить, кто следующий Президент.
— Дерьмо! — Годфри Меннингер смотрел на остатки своего завтрака и не видел ничего.— О, это плохо, Роза. Самое плохое, что у нас нет выбора.
Вейненштат хотела заговорить, но передумала.
— Что ты хотела сказать, Роза?
Она пожала плечами.
— Неужели нет выбора?
Он ухватился за ее слова:
— Какого? Говори, Роза.
— Может... может, уехать в Канаду?
Ливийская ракета пролетела над Алабамой, Ашвилен, над Джонсон-Сити. Она летела, повторяя профиль земной поверхности, зафиксированный в ее памяти. И один за другим отключались затворы безопасности взрывного устройства по мере того, как его параноидальный мозг начинал опознавать близость объекта, для уничтожения которого он был предназначен.
— Это плохо, Роза,— сказал Меннингер, усаживаясь за стол.— Может быть следовало отдать Мэгги матери, чтобы она растила ее. Сейчас у Мэгги, наверняка, был бы муж и двое детей... И возможно, что мир был бы совсем иным.— Годфри подумал, услышит ли он когда-нибудь ее голос.
— Роза,— сказал он,— свяжись с Хьюстоном. Спроси, есть ли связь с Джемом. И с другими колониями тоже.
— Прямо сейчас, Годфри? Хорошо, дайте мне десять минут.
— Прекрасно. Десять минут,— сказал он.
Но он не дождался. Прежде чем прошло десять минут, он был мертв.
Глава 20
Вдали показалась лодка. В пещере позади Аны Димитровой встала капрал Кристианидис,— нет, лейтенант Кристианидис, подавила себя Ана,— и навела на лодку полевой бинокль.
— Кринпиты,— сказала она.— Сукины дети. Наведи на них карабин, Нан, но не стреляй до приказа.
Бессмысленный приказ! Она и так не выстрелит. По крайней мере, до тех пор, пока не убедится, что в лодке одни кринпиты и там нет Ахмеда Дуллы. Впрочем, она не была уверена, что выделит даже в этом случае. Она не могла выстрелить в живое существо и говорила об этом, но никто не хотел ее слушать. Хорошо, что у ее карабина был оптический прицел, и она могла пользоваться им как биноклем.
Лодка исчезла за поворотом, но Нан уже убедилась, что людей ней нет. Правда лодка была большая.
Когда лодка появилась снова, она была уже близко. В ней был виден один кринпит, который отчаянно боролся с парусом, чтобы направить лодку к лагерю. Лодку уже видели все, и десяток карабинов были нацелены на нее. Через громкоговорители донесся голос Три, который приказал не стрелять без команды. Возле воды стояла Мэгги Меннингер, стояла, не обращая внимания на дождь, вода струями стекала по ней.
Анна протерла прицел и снова посмотрела в него. Этот кринпит не показался ей знакомым.
Какое разочарование. Да, глупо надеяться, что Ахмед снова появится в ее жизни. И даже если появится, то как она должна относиться к нему, если он пришел, использовал ее и снова исчез оставив ее одну. Нет, он не гражданин Болгарии, подумала она стараясь мыслить конструктивно.
Но о чем? О чем теперь думать? Мир, из которого она прилетела, уничтожил сам себя, а мир, куда она прилетела, кажется, хочет сделать тоже самое. Чем кончилось секретное совещание Мэгги Меннингер с офицерами, она не знала. И не хотела знать. Но оно могло означать смерть для всех них.
Кринпит был уже у берега. Он приподнялся, перевалился через край лодки и выполз на берег. Он казался очень больным. Полковник Меннингер и с десяток солдат окружили его.
Вероятно, они убьют кринпита, подумала она. Ну и пусть. Внезапно внимание Аны привлек солдат, который бежал к ней.
— Димитрова! — крикнул он.— Этот говорит! Полковник хочет, чтобы ты перевела!
Немного погодя Ана вслушивалась в странные звуки, издаваемые больным кринпитом.
— Он говорит, что Народная Республика обессилена, и он хочет помочь нам в борьбе с Блоком Горючего.
— Идиот! Что может он сделать своими маленькими конечностями?
Головная боль стиснула мозг Аны. Тяжелые мешки с песком обрушивались на ее череп. Ее уже начало тошнить.
Шарн-игон был в очень плохом состоянии. Звуки, которые он издавал, походили на звуки испорченного радио. Панцирь его был болезненно-желтого цвета. Из сочленений сочилась густая грязно- красная жидкость.
— Он линяет,— объяснила Ана полковнику.— И очень страдает. Видимо, это вызвано химическими веществами, которыми травят их люди Блока Горючего.
— Ты сама выглядишь неважно, Димитрова.
— Нет, я могу продолжать, полковник.— И все же она отошла подальше от кринпита. Жидкость, которой он истекал, окрасила песок вокруг него. От существа исходил тошнотворный запах гниющего сала. То, что она отошла подальше, не помогло. Головная боль не прошла. Более того, она усиливалась с каждым мгновением.
Мэгги Меннингер пробежала рукой по волосам, откинула их назад. Сейчас она была похожа на маленькую девочку.
— Как ты думаешь, Гай? Может, действительно теперь у нас будет свой кровожадный тигр-людоед?
— Отказываться не стоит, Мэгги. Но он вряд ли сможет повредить Гризи.
— Что точно он говорит, Димитрова? Нападет ли он со своими друзьями на лагерь Гризи, если мы попросим?
— Что-то вроде этого. Трудно понять, что он говорит, полковник. Он говорит на урду, но очень мало и плохо. Кроме того, сознание его затуманено. У него мания убивать. И ему все равно, кого. Иногда он говорит, что хочет убить меня.
Меннингер оценивающе посмотрела на кринпита.
— Думаю, что в таком состоянии он вряд ли способен убивать.
— Разве может быть такое состояние, что можно убивать?— спросила Ана.— Я даже не могу подумать о том, что мне придется убить. Это сумасшествие — убивать, когда и так мало осталось в живых.
Мэгги подняла руку, чтобы остановить яростную реплику Гая Три.
— Об этом мы будем говорить потом. Ты плохо выглядишь, Димитрова. Иди выспись.
— Благодарю, полковник,— натянутым тоном сказала Анна. Она буквально ненавидела Мэгги, причем ненависть ее усиливалась от того, что она видела участие в глазах полковника. Как осмеливается эта кровожадная ведьма чувствовать жалость?
Она пошла в палатку. Снова пошел дождь, и молнии сверкали над водой. Ана почти не чувствовала дождя. Каждый шаг отзывался мучительной болью в голове. Она знала, что помимо головной боли в ней
