раза два встречать в море акул, но это случалось во время хода яхты, и рассмотреть кровожадных морских хищников как следует не удавалось.
И вот сейчас впервые видели акулу так близко. Она не торопясь, уверенно направлялась к яхте, возле которой плавал Абу. И он ее не видел. Он продолжал заниматься своим делом. Вот всплыл, набрал в легкие запас воздуха и снова ушел под воду. Мы похолодели. Акула прошла совсем близко от Абу, чуть не задев его плавником, нырнула в глубину, там, развернувшись, снова нацелилась острым носом на яхту. Я схватился за фал, чтобы попытаться вытащить Абу на борт. Но тут же понял, что вытащить не успею да и не смогу. Под рукой был прикрепленный к рубке длинный отпорный крюк. Он как раз и предназначался для всяких неожиданных ситуаций в море. Я вырвал этот крюк из гнезда, нацелился им в тело акулы, которая неторопливо приближалась к Абу. И в то самое мгновение, когда акула оказалась в метре от Абу, а тот вдруг, инстинктивно обернувшись, в ужасе застыл, я ринулся с крюком в атаку. В удар вложил всю тяжесть своего тела. И вместе с крюком оказался за бортом. В воде кто-то меня схватил за плечи, куда-то потащил, вода вокруг бурлила, пузырилась, наливалась алым цветом; я чувствовал, что вот-вот захлебнусь, отчаянно работал руками и ногами. И вот наконец оказался у поверхности воды возле яхты, передо мной из воды высовывалась голова Абу. Одной рукой он держался за фал, который натягивала Лена, другой рукой прижимал меня к борту. Лена быстро сбросила трап, Абу подтолкнул меня движением сильной руки вверх, и я тут же оказался на палубе. Акулы уже видно не было. Крюка тоже. Только вода возле яхты из золотисто- зеленой стала алой. Абу протянул мне руку:
— Спасибо!
И все. Больше ни слова! Но как была дорога для меня эта короткая благодарность моряка!
— Это была мако, — пояснил позже Абу. — С ней шутки плохи.
Случившееся всех нас взволновало. Надо всегда быть начеку: ведь в океане всякое происходит.
А океан готовил новое испытание. На другой день утром Абу, стоявший на вахте, взглянув на небо, озабоченно покачал головой. Еще недавно ярко светило солнце. И вот его свет стал блекнуть, на небе появилась серая дымка, которая все более густела.
— Будет шторм, — заметил Абу.
Я взглянул на барометр. Стрелка показывала «бурю». Мы принялись убирать с палубы лишнее, закреплять в помещениях судна вещи. Абу включил радио и поймал штормовое предупреждение, посланное южноамериканской береговой радиостанцией.
— Ну, друзья, — сказал Абу, — предстоит серьезный экзамен. Но я уверен — выдержим.
Экзамен в самом деле оказался непростым. Все думают, что судьба обычно благоприятствует человеку, но человек постоянно должен быть готов использовать ее возможности. И вот сейчас нам нужно проявить эту готовность.
Ветер все крепчал, начались проливные дожди. С зарифленными парусами, гонимая шквальными ветрами, мчалась «Мечта» на юго-восток к пока еще далеким берегам Африки. Ветер все крепчал, и нам порой приходилось, бросив плавучий якорь, штормовать.
О нас тревожились. Каждый раз, когда мы выходили на сеязь с опекавшими «Мечту» береговыми радиостанциями, приходилось подробно сообщать не только о координатах яхты, но и об обстановке на борту и нашем самочувствии. Нас предупредили, что все суда, находящиеся в зоне плавания «Мечты», в случае необходимости готовы оказать помощь. Прошло немного времени, и наш радиоприемник принял позывные судна, которое находилось от нас ближе всего. Как же мы обрадовались, когда узнали, что это советское научно-исследовательское судно «Академик Курчатов»! Его капитан передал нам привет, пожелание быть стойкими перед непогодой, сообщил, что на всякий случай изменил курс судна и направил его навстречу «Мечте». Просил регулярно связываться с ним по радио и докладывать об обстановке на борту яхты.
Обстановка была нормальная. Каждый из нас делал свое дело. В эти тревожные дни и часы мы с особым вниманием и точностью исполняли приказы нашего капитана: убирали и распускали паруса, следили за накатами волны, чтобы удержать судно по курсу, сидели в радиорубке и ловили нужные позывные. Однажды услышали, как где-то в северной Атлантике неизвестное судно подавало сигналы SOS.
В другой раз приняли совсем неожиданную и даже таинственную радиограмму. Она пришла из нигерийского городка Монго, расположенного в глубине страны. В ней говорилось, что любительская коротковолновая радиостанция местной школы получила от советской полярной станции в Мирном срочное сообщение. Полярники ищут в Атлантике яхту «Мечта» и никак не могут выйти на связь. Просили нигерийских радиолюбителей помочь — ведь «Мечта» направляется к берегам их страны. Нигерийцы в своей радиограмме сообщили нам позывные Мирного. Подписал радиограмму неизвестный нам Джон Адеде.
В тот же день мы несколько раз пытались связаться с Мирным, но безуспешно. Не повезло нам и на второй день, и на третий. Да и до Монго волна нашего передатчика добраться тоже не смогла. А нас больше не вызывали. Так и остались в неведении: зачем это «Мечта» понадобилась Антарктиде? Все это казалось загадочным, и Абу не мог найти подходящего объяснения.
Я, честно говоря, в эти дни побаивался за Лену. Все-таки девчонка! Ведь порой бывало очень страшно. В иные моменты даже Абу бледнел — волна то поднимала яхту на высоченный гребень, то бросала в пучину. Иногда казалось, яхта, запрокинувшись на борт, перевернется и мы пойдем ко дну. Но наша Лена ни разу не пискнула, не пожаловалась. Наоборот, готовила для нас в этакую погоду обеды и ужины, а горячая пища ох как годилась во время шторма, когда нужно было тратить столько сил! Словом, Лена вела себя молодцом. Даже заявила, что шторм, по ее мнению, очень красив, и, когда все успокоится, она нарисует то, что видела.
На пятый день ветер стал стихать, тучи расступились; ранним утром, когда рассеялся туман, мы увидели в трех милях от «Мечты» судно. Абу взглянул на него в бинокль и сообщил:
— «Академик Курчатов».
Вскоре мы уже были на его борту, хотя вовсе не собирались задерживаться по пути в Нигерию, но в результате шторма оказался поврежденным такелаж. Требовался небольшой ремонт, и снова в этом деле нам пришли на помощь советские моряки. Мощная грузовая стрела «Курчатова» легко подняла на борт наше крохотное, но стойкое суденышко и водрузила на корму, где его должны привести в порядок специалисты. А нам выпал трехдневный отдых среди доброжелательных и гостеприимных людей.
На борту «Курчатова», кроме экипажа, было несколько десятков ученых, специалистов по разным наукам. Одни изучали течения в океане, другие — животный мир Атлантики, третьи прощупывали физическими приборами дно океана.
За три дня жизни на борту судна мы не только отдыхали. Я помогал геофизикам ремонтировать их приборы, Лена пристроилась поддежуривать у эхолотов, а когда не была занята дежурством, то варила для всех кофе — на это она была большой мастерицей. Но в эхолотной пропадала больше всего. Лене нравилось сидеть у аппарата, заглядывать в окошко, где самописец непрерывно чертил на бумажной ленте рельеф океанского дна. Так быстро освоилась, что ей однажды даже доверили посидеть одной в эхолотной и понаблюдать за прибором. И надо же именно в этот час случилось такое, что запомнится на всю жизнь. Вот что я записал с ее слов в наш путевой дневник.
«Когда научные сотрудники эхолотной вышли по своим делам и поручили мне следить за аппаратом, я стала неотрывно глядеть в стеклянное окошечко эхолота, в котором медленно скользил по бумажной ленте самописец. Рельеф на дне был довольно однообразным — он вроде бы повторял волнистую поверхность океана. И вдруг у меня на глазах стало происходить что-то необыкновенное. Стрелка поползла выше, выше, показывая, что начался вроде бы подъем дна. И подъем этот происходил непрерывно и стремительно. Вот уже пятьсот метров, семьсот, к тысяче подходит. Я позвонила на мостик — так должен поступать дежурный у эхолота, если глубины станут быстро меняться.
Прибежали ученые, столпились вокруг эхолота, неотрывно смотрели в окошко самописца, как на экран телевизора во время захватывающего фильма. А неожиданная подводная возвышенность продолжала подниматься в росте. Вот она уже достигла двух тысяч, потом двух с половиной… «Если подойдет к трем, то можно считать, что ты, Лена, сделала открытие», — сказали мне. Самописец зафиксировал предельную высоту в четыре тысячи пятьсот двадцать два метра и вскоре стал показывать резкое понижение высоты. «Это гора! — сказали ученые. — Вполне приличная вершина, которую не стыдно
