Золя

вы талантливы, но факультет не дал вам свидетельства о вашем образовании, вы считаетесь глупцом…

Я буду работать (не смейся, я хочу работать), и я возьму только одного репетитора, который будет править мои письменные работы. Ты видишь, в каком я положении, и должен написать мне несколько слов о том, что нужно делать».

Проходит еще полгода. Золя несколько активизировал свои занятия в лицее, но год безделья, весело проведенные каникулы, двухмесячная болезнь делают почти невозможным наверстать упущенное. И вот уже август, и вот уже наступил день сдачи экзаменов на степень бакалавра. Одним погожим августовским утром Золя пришел в Сорбонну, эту республику студентов, храм французской науки. Многие месяцы приучал он себя к мысли о том, что на экзаменах можно провалиться. С безразличием, заменившим спокойствие, он направляется в аудиторию, где собрались кандидаты в бакалавры. Эмиль очень старался, но, вернувшись домой и тщательно проанализировав свою работу, пришел к выводу, что ничего хорошего ему ждать не приходится. Наутро… Но предоставим здесь слово Полю Алексису, который весьма ярко и не без участия самого Золя описал последующие события:

«На другой день утром, проснувшись, он оказался во власти малодушия. Почему бы не остаться сейчас в теплой постели и не отказаться от бесполезного риска? Он решается, однако, подняться и отправиться на всякий случай в Сорбонну, чтобы посмотреть список кандидатов, допущенных к следующим экзаменам. К своему удивлению, Эмиль видит себя вторым в списке. Ему остается теперь выдержать только устный экзамен, сущий пустяк. Приходит его очередь. Сначала раздел наук: превосходно! Физика, химия, естественная история: отлично! Чистая математика, алгебра и тригонометрия: хорошо! Белые шары на белых шарах. Успех на экзаменах уже не вызывает сомнения…

Золя подмигивает товарищу, тот поднимается, покидает экзаменационный зал и бежит объявить о триумфе Эмиля его матери. Наконец он оказывается перед последним профессором, на обязанности которого лежит опрос по живым языкам и литературе.

— Посмотрим! Сначала немного истории, — говорит экзаменатор. — Не назовете ли вы мне, сударь, дату смерти Карла Великого?

Золя заметно смущается, колеблется и, наконец, лепечет дату. Он ошибся только на семь веков. Он умерщвляет Карла Великого при правлении Франциска I.

— Перейдем к литературе, — говорит сухо профессор, и он просит Золя дать пояснения к сказкам Лафонтена.

Профессор и Золя в этот момент, без сомнения, думают о чем-то разном, потому что у первого все более раздраженно расширяются глаза, в то время как другой объясняет Лафонтена очень романтически, так, как он его чувствует.

— Перейдем к немецкому, — говорит профессор еще более сухо.

Здесь кандидат проявляет свое полное невежество в живых языках. Он не может даже читать по- немецки. Профессор пожимает плечами:

— Этого достаточно, сударь».

Эмиль видит в каком-то тумане, как за столом тихо совещаются профессора. До него долетают отрывки фраз… Большинство экзаменаторов просят неумолимого профессора быть снисходительным, но тот наотрез отказывается и ставит «ноль».

Глава четвертая

После неудачной попытки стать бакалавром Золя отправился в Экс. На этот раз каникулы были не столь уже веселыми. Мучила и пугала неизвестность. Золя бродил по холмам и равнинам Прованса, обсуждал с друзьями свои творческие планы, упорно работал над поэмой «Родольфо», но мысль о будущем неотступно преследовала его. Не попытать ли еще раз счастья? И в ноябре месяце 1859 года Золя вновь появляется за экзаменационным столом, на этот раз в Марселе. Марсельские экзаменаторы оказались еще более строгими и придирчивыми, чем профессора Парижа. Полный провал! Приходится окончательно распрощаться с мыслью о бакалаврском дипломе.

Через восемь дней после возвращения в Париж (3 декабря) Золя жалуется в письме к Байлю на меланхолию, в которой он пребывает: «Мне двадцать лет, а я не имею никакой профессии… Я хожу по зыбкому песку, и, кто знает, не погружусь ли я в него совсем?..»

Без диплома, без какой-либо профессии, без чьей-либо поддержки живет Золя в Париже, в этом великом городе, очень красивом, но холодном и равнодушном к таким юношам, как он. Над всем господствует самодовольный буржуа. Повсюду действуют звериные законы «человек человеку — волк», «каждый за себя». Еще Бальзак рассказал о судьбе молодого человека, который пытается из безвестности и нужды выбиться в люди. Такой юноша или погибает в беспощадной борьбе за существование, или добивается власти, богатства, но какой ценой! Устоит ли в этой борьбе Золя, останется ли он верен своим идеалам?

Конец 1860 года, весь 1861 год и начало 1862 года Золя находится в тисках самой суровой нужды. «Без места, без денег, ничего не делая, Золя оказался перед самым неопределенным будущим. Жизнь в нищете, поиски денег взаймы, которые всегда вызывали краску стыда, долги… Он живет где попало, снимает чердачные помещения, обставленные старой, заброшенной мебелью, которую надо оплачивать отдельно» (Поль Алексис).

В апреле 1860 года Золя переезжает на улицу Сен-Виктор, в дешевенькую комнатку на шестом, а позднее седьмом этаже. Немного ранее уже известный нам Лабо, адвокат Лабо, друг отца, помогает Золя найти работу. В парижских доках есть место служащего. «Ты знаешь, как люблю я свободу, и потому поймешь, какие нужны усилия, чтобы на это решиться» (Золя — Сезанну). Но он решается, он вынужден решиться. Механический, отупляющий труд, бесконечная переписка каких-то канцелярских бумаг, самая мизерная оплата — шестьдесят франков в месяц, никакой надежды на прибавку — вот что такое работа в доках.

Еще две недели назад до поступления на службу Золя все казалось гораздо проще. Он думал, что у него будет оставаться довольно много времени для любимых занятий. Он писал Сезанну, что «жизнь — это шар, который не всегда катится туда, куда направила его рука», и надеялся остаться поэтом, даже сидя на канцелярском стуле. Но все оказалось сложнее, и через некоторое время Эмиль назовет службу в доках «постыдным местом». Терпения хватило на шесть месяцев, после чего доки были оставлены.

В октябре 1860 года Золя покидает улицу Сен-Виктора и поселяется на Нев-Сент-Этьен-дю-Мон, 24. Первый раз в жизни он остается совершенно один, так как его мать снимает комнату в городском пансионе. Новое жилище Эмиля находится попросту на чердаке. В октябре в Париже еще тепло, и Золя вполне доволен своей романтической мансардой.

«…По какой-то роковой причине я перевез вещи с великолепного седьмого этажа… в новую мансарду, ту самую, в которой Бернарден де Сен-Пьер написал некоторые из своих произведений. Истинное сокровище эта маленькая комнатка, очень маленькая, но солнечная и в высшей степени оригинальная. Подниматься надо по винтовой лестнице. В комнатке два окна — одно на юг, другое на север. Одним словом, бельведер, откуда открывается вид почти на весь огромный город… Итак, не святой Виктор, а святой Этьен: правильно говорят, что в нашей жизни мы вольны выбирать себе лишь имя святого» (Золя — Сезанну, 5/II 1861 г.).

Однако комната на улице Сент-Этьен не столь уж уютна, как описывает ее Золя. В ней не было не только печки, но и камина. В холодные дни здесь стояла настоящая стужа, а два окна (одно на юг, другое на север) вызывали сильнейший сквозняк. Иногда Золя лежал часами в постели, дрожа от холода и укрываясь всем запасом теплых вещей. Но он не унывал. Значительную часть времени Золя проводил в районе набережных, где расположились букинистические лавки. На этих книжных толкучках книги — не упрятаны по полкам, все они на виду, и наметанный глаз сразу же отыскивает что-нибудь интересное. Здесь попадаются старые издания, от которых исходит аромат далеких лет. Они вдвойне привлекательны и в несколько раз дешевле. Потрепанные, зачитанные до дыр, они доступны даже Эмилю. Отсюда он унес недавно Эжезипа Моро и Пьера Ронсара — прекрасных поэтов, открывших ему много нового, чего нет у его