по Нормандской линии, которая проходила рядом с домиком в Медане. Облокотившись на перила широкого балкона, Золя вглядывался в сумерки и ждал появления очередного состава. «Знаете, — говорил он Алексису, — я вижу в глубине пустынных полей, похожих на ланды, одинокий маленький домик сторожа, на пороге которого можно иногда заметить женщину, встречающую поезд зеленым флажком… И вот там, на краю свата и одновременно в двух шагах от чудовищного непрекращающегося движения железной дороги, от непрерывного потока жизни, проносящегося и никогда не останавливающегося, мне чудится драма, простая и глубоко человечная, драма, заканчивающаяся какой-нибудь ужасной катастрофой, вроде столкновения двух поездов, устроенного из-за личной мести…»
А совсем давно, еще при империи, был задуман роман «О судебном мире». Когда в 1873 году план серии уточнялся, Золя сделал следующую пометку: «Судебный роман (железные дороги) — Этьен Лантье». Вот с каких пор зрела идея этого произведения.
«После «Мечты» я хочу написать совершенно иной роман…». «Человек-зверь» и по замыслу и по исполнению отличался не только от «Мечты», но и от других романов серии. Он напоминал скорее «Терезу Ракен» — ранний шедевр Золя. «Прежде всего изучение наследственной преступности» — слова из «Наброска» к роману, не оставшиеся втуне. На этот раз писатель не позволил социальным проблемам заслонить проблему физиологическую. Он действительно отдался изучению связи наследственности, и преступности. В центре романа Жак Лантье. Не Этьен, как предполагалось раньше, а Жак. Имя этого персонажа не найти на генеалогическом древе, которое было приложено к «Странице любви». Его пришлось придумать задним числом и наградить Жервезу еще одним сыном. Жак несет в себе тяжелый груз наследственности Маккаров. Он одержим манией убийства и в конце концов совершает преступление, закалывая ножом свою возлюбленную Северину.
Поставив в центре романа Жака, Золя как бы попирал законы типического, уходил от реализма. Его главный персонаж исключителен. Таких, как он, можно разыскать скорее в учебнике по психопатологии, чем в повседневной жизни. Эдмон Гонкур был во многом прав, когда записал следующие суровые слова: «Романы вроде «Человека-зверя», романы такого сорта, какие фабрикует сейчас Золя, романы, где все от начала до конца — плод выдумки, измышления, сочинительства, где действующие лица являются чистыми или грязными выделениями мозга автора, где и не пахнет пристальным изучением настоящей человеческой природы, — такие романы не представляют для меня в настоящее время никакого интереса».
Так думал Гонкур, но были и другие суждения: «Нет уж, поверьте, это написал поэт. Его огромный и простой талант творит символы. Он порождает новые миры. Греки создали дриаду. А он создал свою Лизон. Неизвестно еще, какому из этих двух созданий отдать пальму первенства, но оба они бессмертны»
Золя и в этом произведении, подчеркнуто-физиологическом, нашел-таки пути к социальной теме. Жак одержим редкой и почти невероятной болезнью, делающей его человеком-зверем, но люди, его окружающие, вполне здоровы, в их наследственности нет никаких аномалий, и тем не менее они страшнее Жака. Перед нами проходит мрачная фигура председателя окружного суда Гранморена, совершающего насилие над молоденькой девушкой. Преступление кончается смертью девушки, а в престарелом судье обнаруживается зверь еще более ужасный, чем тот, который живет в Жаке. Гранморен страшен своим лицемерием, своей животной сытостью, безнаказанностью. Как кошмар, встает перед нами Мюзар, убивающий жену из-за денег. И перед ним, этим утонченным и бездушным убийцей, патологическая мания Жака отступает на задний план. Даже женственная Северина обнаруживает в себе больше звериного, чем Жак, не решающийся по ее наущению убить Рубо. Звериные законы существования, а не дурная наследственность делают всех этих персонажей грабителями и убийцами, все они порождение определенных социальных условий. Так невольно прочитывается этот страшный роман, посвященный проблеме наследственной преступности.
Человек покрыл землю сетью железных дорог. С бешеной скоростью несутся по ним поезда. «Ездить стали быстрее, — говорит тетушка Фази, — да и учености прибавилось… Но звери как были зверьми, так ими и остались, и пусть даже придумывают машины еще хитроумнее, зверей от этого меньше не станет». Прогресс, цивилизация — и темные инстинкты, голос предков, оживающий среди чудес науки и техники. Почему сохраняются они, почему мы повсеместно видим озверение людей, когда повсюду торжествует разум? Золя отвечал на эти вопросы и в «Западне», и в «Жерминале», и во многих других произведениях серии. Секрет озверения человека — в плохо устроенных общественных отношениях, которые позволяют произрастать эгоизму, корысти, ведут к насилию человека над человеком, к мерзостям стяжательства, к убийству, войне. Тетушка Фази ошибается. Придет время, и человек победит в себе животное, разум окажется сильнее инстинкта. Человек не должен быть зверем. Золя верит в будущее, приветствует убыстрившийся темп жизни, любуется созданием рук человеческих — этой второй природой, созданной из камня, железа, стали, природой хитрой и мудрой, не уступающей по силе и красоте природе первозданной.
Читатель найдет в романе много незабываемых картин индустриального пейзажа. Золя его не только видит, но и слышит, осязает. И раньше он вводил в свои произведения описания «второй природы» — городские здания, площади, Центральный рынок, шахты, но сейчас в романе «Человек-зверь» он пошел дальше, одушевил существо из железа и пара. Машинист Жак работает на паровозе, носящем имя Лизон. Жак любит Лизон, как женщину. Она послушна, покладиста. Она прекрасна. Ее ход безукоризнен, ее здоровье чудесно. Как быстро движется она по рельсам, как быстро останавливается, как прекрасно вырабатывает пар! Лизон умна, потому что она умеет экономить топливо, она добра, потому что кормит Жака… Лизон платит взаимностью до тех пор, пока Жак к ней внимателен. Стоит ему полюбить другую и стать грубым с Лизон, как единство человека и машины кончается. Лизон нельзя подчинить своей прихоти, требовать от нее больше того, что она может дать. Равновесие ее таинственной жизни зависит от ухода за ней, от исправности поршней и золотников. Забытая Лизон начинает сдавать, бодрость и резвость ее угасают, она не в состоянии преодолевать небольшие подъемы, останавливается во время пути. В конце концов Лизон умирает при катастрофе. Ее сломило невнимание человека, когда-то ее любившего и любимого ею. От Лизон остался только расколотый торс, раздробленные члены-рычаги. Она напоминала теперь труп — труп человека, вырванного из жизни, лежащего в бесконечной скорби.
До Золя трудно вспомнить писателя, которого можно было бы назвать певцом «второй природы». После Золя им нет числа. Автор «Ругон-Маккаров» никогда не отрывался и от первой природы, любил ее и создавал незабываемые картины всего того, что раскинулось за городами, вдали от железных дорог. Но он первым почувствовал поэзию мира вещей, созданных руками человека. Судьбы людей он связывал с судьбами вещей, и вещи не заслоняли в его произведениях человека.
Для Золя «вторая природа», вещный мир — это застывший в разнообразных формах человеческий труд. Он пытается соединить в некое целое первую и вторую природу, и в этом ему помогают философия радости бытия, его биологический и социальный оптимизм. Воспевая вторую природу, он воспевает творческое могущество человека, способного передать вещам свою душу, свой разум. Вспомните урбанистические зарисовки в «Странице любви» — Париж, одетый в камень, перекинутые через Сену мосты, взвившиеся в небеса башни и шпили, вспомните причудливые контуры Центрального рынка, шахты в Монсу. И вот теперь — железная дорога, очеловеченный паровоз, который можно любить, как женщину.
Глава тридцатая
