себе в квартиру.
Брат не захотел понять мой юмор, ответил на полном серьезе:
— Подождем. Он нас еще позовет и очень скоро. Для чего-то мы ему нужны.
— Еще бы! — фыркнул я. — Ты теперь многим будешь нужен. Особенно папашам перезрелых девиц.
Федор придавил меня взглядом.
Утром звонок. Я еще в постели. Мне на службу к двенадцати, график у нас такой. Брата, знаю, дома нет, а то бы и не подумал вставать.
Шлепаю босиком к телефону. Понятия не имею, кто бы это мог быть. Скорее всего — ошибка.
Ольга. Как ни странно — она.
После вчерашнего шоу, был уверен, нашему знакомству полный аминь. Никаких больше визитов, никаких чаев — с музицированием или без. Столкнись случайно на улице, не рискнул бы заговорить. Да она и не узнала бы, когда ей было рассмотреть меня, за весь вечер даже не взглянула. И вдруг — сама. Не случилось ли что?
Нет, все в ажуре. А звонит именно в связи со вчерашним. Интересуется самочувствием: как спалось, не болит ли голова? Интерес какой-то медицинский. Будто она врач, а я пациент и был накануне у нее на приеме. Окей, говорю, не кашляю, не чихаю, животиком не страдаю. Если же насчет возлияний, то не стоит говорить — выпили всего ничего, чисто символически, так что опохмеляться не требуется.
Мой тон ее не устраивает — фу, какой же вы! — и продолжает ревизию: что снилось, часто ли просыпался, нет ли ощущения тоски, одиночества?
Тут уж я настораживаюсь. Выходит, меня должны были терзать кошмары. С чего бы? В те времена я знать не знал, что такое бессонница, давил подушку в свое удовольствие.
Потом уж совсем странный вопрос: «Вот сейчас, перед моим звонком, ничего не почувствовали?» Спросила и не дышит, ждет, что отвечу. Я ей с извинениями: мол, толстокожий я, бегемот, на погоду, виноват, не реагирую, магнитные бури мне нипочем. На всякий случай уточняю, а что, собственно, я мог почувствовать? «Меня», — говорит. Представляешь? Всего-навсего! Оказывается, надо было угадать ее звонок. Так ей захотелось. Она только собирается звонить, еще номер не набрала, а я уже у телефона, пляшу от нетерпения. Как тебе такая блажь? Пока я прикидывал, то ли поддатая с утра, то ли у нее не все дома, она давай утешать меня. Ничего, говорит, не огорчайтесь, сразу ни у кого не получала, нужна тренировка. «Вот, — разъясняет, — позанимаемся, поупражняемся, и через пять-шесть сеансов получится. Обязательно получится».
Я уже не удивляюсь — тронутая, какой с нее спрос? Слушаю, что дальше. А дальше она предлагает приехать к ней. Прямо сейчас, не откладывая. Чтобы поработать немного. Так и сказала: «Поработаем». Мои отговорки побоку. Приезжай и никаких!
Иметь дело с Долиными — с ней ли, с ним ли — что ночью с парашютом прыгать. Никогда не угадаешь, куда занесет и на что напорешься, шею сломаешь или только ногу.
Меня понесло...
Она ждала на крыльце. Обрадовалась, увидев меня. Честное слово, обрадовалась. Разулыбалась, будто мы знаем друг друга от Адама и Евы. Поверить не могу — она ли? Хоть бы что общего со вчерашней фурией. И одета под душку-простушку. Ситцевый сарафанчик на бретельках, понизу кружева, пестрые босоножки из текстиля.
Глаза у нее на солнце светло-карие, акварельные. Заглянешь — на всю глубину видно, до самого дна.
— Будем, — смеется, — заново знакомиться или как?
— Или как, — говорю. Отвечаю лихо, а во рту прошлогодний сухарь. Не разжевать, не проглотить.
Одобрила. Правильно, говорит, зачем время терять. И сразу на ты: «Проходи». Меня цепко под руку и в дом. Потащила, как лиса курчонка.
Трепыхаться, чувствую, бесполезно. Даже и не пытаюсь, иногда приятно подчиняться, пусть даже лисе. Курчонок-то был петушком.
Прошли в ту же комнату, где прошлым вечером мешали чай с коньяком.
Комната та, да не та, что-то с мебелью. Полная, смотрю, рокировка. Стол к дивану, стулья парами прижались к стенам, пианино забилось в угол. А вот и новосел — у окна аквариум. Вчера, помнится, его в комнате не было. Расшторенное окно тоже казалось внове. Оно выходило в густой палисад, и оттуда, словно кто живой, прильнув к стеклу, смотрел на нас куст сирени.
— Мы в доме одни, — для чего-то пояснила Ольга.
Наверно, заметила мою настороженную оглядку. Но можно было понять и так: смелей, юноша, никто нам не помешает. А мне бы на улицу, в самую толпу, лишь бы не вдвоем. Зажало всего, сдавило. Непочатый тюбик с пастой.
Рвусь к аквариуму, к живности. Какая-никакая, а компания.
— Рыбки! — выдавливаю из себя. Очень умно. Конечно же, не крокодилы.
Ольга придвинулась, касается плечом.
— Они у меня послушные. Смотри! — повела над водой ладонью.
И вправду — вышколенные. Рыбки выстроились как по команде и гребут? Куда рука, туда и они — вперед, разворот, назад, пошли кругами. Рыбий цирк.
— Теперь ты, — предлагает.
Попытка не пытка, но я взопрел. Развел пятерню пошире, распростер. Черта с два! Пучеглазое воинство шарахнулось во все стороны и на дно.
— Еще, еще! — подначивает из-за плеча Ольга.
Пыжусь обеими руками, шурую, готов весь в аквариум влезть. Ничего похожего. Рыбий пастух из меня не получается. Беспомощно оглядываюсь, а Ольги нет, сбежала куда-то. За стеной слышу, что-то щелк, щелк.
Минуты две ее не было. Когда вернулась, я все еще пугал мелюзгу. Ольга сжалилась, положила руку поверх моей, и рыбки тут же — чертово племя! — ринулись строем. Но и меня, чувствую, тоже тянет маршировать. От Ольгиной ладони шли горячие колкие токи.
Я ошалело отдернул руку.
— Что с тобой?
Она еще спрашивает, ведьма! Да за такие фокусы в иные времена...
— Неженка ты, однако, — попрекнула. — А хвастался: толстокожий, бегемот...
На костер тебя, на костер. Сам бы подбросил дровишек, собственноручно.
— Давай, давай, действуй, не сачкуй! — Она потеребила меня за рукав, зовя на трудовой подвиг.
До меня дошло: мы уже «работаем». В поте лица пашем. Знать бы еще, как у них здесь с техникой безопасности. Чего доброго, инвалидом уйдешь, а уж заикой — как пить дать, никакой логопед не поможет. То-то, думаю, она с утра о моем здоровье пеклась. Вчера, должно быть, крепко над нами с Федором потрудилась. Вот будет новость для братца!
А она все давит, командует:
— Расслабься, ни о чем не думай!
Пытаюсь, но что-то мешает. И дело не только в том, что ошарашен. В ушах какое-то настораживающее пощелкивание.
— Там, — киваю на дверь с портьерой, — куда ты ходила, что там?
— Кабинет отца, — ответила скороговоркой, будто не поняла, почему я спрашиваю, и снова за свое: мол, не отвлекайся, забудь о постороннем. Но как забыть, если мешает?
— Зачем, — допытываюсь, — ходила?
Рыбки плавниками затрепетали, глазенки выпучили. Им наш разговор, похоже, по нервам бьет. Ольга тоже занервничала.
