В нынешнем году крестят четырех малышей; все они родились в браках, заключенных прошлой весной. Краем глаза я замечаю, что Джед и Бет пытаются незаметно прокрасться к краю толпы и убежать с праздника. Наверно, им слишком больно видеть чужую радость, ведь своего первенца они потеряли.
В середине недели меня ненадолго оставляют в покое: я выдираю цветы из волос и могу наконец-то побыть одна. Я страшно устала от соседей, Гарри, Сестер, Стражей… От бесконечных поздравлений.
Надоело всеобщее счастье. Чтобы прийти в себя, я поднимаюсь на холм со смотровой вышкой — единственное место, где можно побыть одной.
Однако у стены смотровой вышки я замечаю человека и уже хочу развернуться… как вдруг узнаю силуэт. Это Трэвис! Внутри все вздрагивает. Я и не думала, что он тоже здесь бывает, что сюда вообще кто-то ходит, кроме меня.
Мы с Трэвисом так давно не оставались наедине, что я могу лишь молча смотреть на него, пожирая глазами. Лучше мне уйти, нельзя поддаваться соблазну. Он не мой и никогда не станет моим, а быть рядом, сознавая безысходность положения, слишком больно…
Но не успеваю я развернуться, как Трэвис протягивает мне руку и говорит:
— Мэри, давай помолимся.
Его слова — моя погибель. Я бегу, путаясь в подоле туники, ползу на четвереньках, царапая землю, и вот я уже рядом с Трэвисом, мои руки на его груди, воздух застревает в горле.
— О, Мэри…
Он запускает пальцы в мои волосы и осторожно притягивает меня к себе через все, что нас когда- либо разделяло. От моей страсти к Трэвису нет спасения.
Когда мои губы уже вот-вот должны прикоснуться к его губам и наконец обрести покой, Трэвис замирает. Он тяжело дышит, а я дышу только его воздухом. Кажется, так проходит целая вечность: мы не в силах преодолеть разделяющую нас пропасть и отдаться друг другу.
— Мэри, — шепчет он.
Я чувствую движение его губ.
Сейчас он оттолкнет меня и скажет, что так нельзя, что он не может предать брата и посягнуть на его невесту. Я не выдерживаю и прижимаюсь лицом к его шее.
День снова выдался знойный, и на моих губах остается соль его пота. Я хочу растаять, слиться с Трэвисом в одно целое, забыть о разделяющих нас преградах… Страшным усилием воли я заставляю себя усидеть на месте и не прижаться к нему всем телом.
Он не мой, он принадлежит Кэсс, я должна развернуться и уйти. Но это выше моих сил. Пусть в последний раз, но я должна ощутить близость Трэвиса, закутаться в нее, как в воспоминания.
Несколько минут мы сидим так, ничего не делая: я на коленях у Трэвиса, цепляюсь за него и чувствую, как внутри меня все раскрывается. Я сознаю, что наконец счастлива. А потом его рука снова оказывается в моих волосах, и я отбрасываю все сомнения.
Вокруг нас прекрасный весенний день. Птицы уже вернулись в деревню, снег растаял, солнце мягко припекает голову. Дует легкий ветер, и его шелест в ветвях деревьев напоминает мне мамины истории об океане.
— В такие минуты невозможно поверить, что мы не единственные люди на свете. Что кроме нас кто- то еще есть, — говорит Трэвис. Я улыбаюсь, а он продолжает: — Но порой я совершенно уверен в обратном: что мы
Я пытаюсь немного отстраниться и посмотреть Трэвису в глаза. Он словно прочел мои мысли, заглянул в мои сны. Я думала, что, кроме меня, никто не верит в жизнь за пределами Леса. Трэвис мягко прижимает меня к себе, не давая поднять голову, и мое сердце громко стучит в такт его словам.
— Не только ты росла на сказках и небылицах, — продолжает он. Я сижу, затаив дыхание. — Они снова и снова приводят меня к мысли, что в мире есть что-то еще, что-то большее. Жизнь не может заканчиваться за этим забором, не может ограничиваться нашей деревней и ее законами. — Голос у Трэвиса напряженный, словно он тоже чувствует нерушимую преграду между нами. Он кладет палец мне под подбородок, приподнимает мою голову и заглядывает в глаза: — Ты ведь тоже это чувствуешь, Мэри? Там что-то есть, правда? Этой жизни слишком мало…
На глаза сразу наворачиваются слезы, кровь в жилах точно поет от радости. Я смотрю на забор так, словно где-то за ним кроется наше будущее. Отдельных Нечестивых отсюда не разглядеть, видно лишь серую толпу за сеткой. Изменивший направление ветер доносит до нас их стоны.
Я уже хочу рассказать Трэвису про Габриэль — доказательство существования другой жизни, как вдруг среди деревьев мелькает что-то ярко-красное. Сердце на миг останавливается, дыхание замирает. Я резко выпрямляюсь и вглядываюсь в Лес.
— Что такое? — спрашивает Трэвис, поднимаясь и кладя руку мне на спину.
Я начинаю думать, что мне все померещилось, но тут в тени под сосновыми деревьями снова вспыхивает красное. Я встаю — от умиротворения и счастья не осталось ни следа — и бросаюсь вниз по склону, то и дело спотыкаясь о корни и камни. К забору у подножия холма я подбегаю с такой скоростью, что едва успеваю вовремя остановиться; еще чуть-чуть, и меня могли бы схватить, поцарапать или укусить.
Красное мелькает вновь, а потом… вот она, среди остальных! Сразу видно, что теперь она тоже Нечестивая. Руки безвольно болтаются, кожа туго обтягивает кости.
Но зато ее жилетка прежнего, ярко-алого цвета. Ошибки быть не может, это она. Пришелица. Габриэль.
Я хочу вцепиться в железную сетку, но тут сзади подбегает Трэвис и оттаскивает меня назад.
— Что на тебя нашло?! — шипит он.
В руке у него трость, и до меня только сейчас доходит, как тяжело ему, наверно, было бежать за мной по склону.
Габриэль мечется среди Нечестивых. Она похожа на них, но при этом другая. Быстрая. Стремительная. Она бьется о сетку с невиданной силой и свирепостью. Я молча стою рядом с Трэвисом, не зная, что думать и как поступить.
— Никогда так больше не делай, — выдыхает Трэвис мне на ухо, обнимая за плечи и прижимая к себе.
Больше всего на свете я хочу поддаться, утонуть в его объятиях, скрыться в них от горя и бед. Мое тело содрогается от каждого удара сердца, руки дрожат.
— Она жила в комнате рядом с твоей, — наконец говорю я, показывая пальцем на Габриэль. — Это пришелица, она явилась в нашу деревню той ночью, когда мы виделись последний раз. — Мои щеки вспыхивают: я вспоминаю, как оказалась в ту ночь на Трэвисе.
Несколько секунд мы молча смотрим на отчаянные попытки девушки в красном жилете добраться до нас. С ней явно что-то неладно: мы оба первый раз видим такую Нечестивую.
— Однажды я разговаривала с ней через стенку, — продолжаю я. — Тебя перевели в другую комнату, а я пришла тебя искать… Ее звали Габриэль.
Горло уже жгут слезы, я с трудом сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться. Поверить не могу, что это случилось с девушкой, которая отважилась пройти по Лесу и войти в нашу деревню…
По моей щеке скатывается слеза. Я оборачиваюсь к Трэвису.
— А тебе она ничего не говорила? — спрашиваю я. — Откуда она? Зачем пришла?
— О, Мэри… — выдыхает он.
И в следующий миг его губы запечатывают мои.
Я вспоминаю удивительное ощущение от нашего почти-первого-поцелуя той ночью. Когда в деревню пришла Габриэль. Мы оба тогда ничего не знали о внешнем мире, да он нас и не интересовал: мы могли думать лишь друг о друге. Мое сердце колотилось как бешеное, а тело было готово ко всему. После этого я, конечно, уже целовалась. По-дружески с Гарри, во время его короткого ухаживания. Кроме Гарри, я в жизни никого не целовала.
Но поцелуй Трэвиса… Такое чувство, что я внезапно очнулась, заново родилась и вдруг поняла, какой может быть жизнь. Я тону в этом поцелуе, волны тепла и счастья захлестывают меня и швыряют из стороны в сторону, точно крошечную щепку, как будто я ничто и одновременно все.
