жителям и даже рыбакам. Алекс случайно обнаружил его в далеком детстве, совершая одну из многочисленных вылазок, и потом неоднократно возвращался сюда. А повзрослев, нередко привозил с собой и Долорес. Они провели там немало прекрасных часов.
Алекс не был уверен, как она среагирует, когда поймет, куда он везет ее, но твердо намеревался это выяснить. Ему необходимо было понять, могут ли хорошие воспоминания победить дурные. Скоро, совсем скоро он узнает…
Долорес сняла солнечные очки и всмотрелась в очертания быстро приближающегося острова.
— А знаешь, Лехандро, я ведь ни разу не возвращалась сюда одна. Ни разу…
Он помолчал, подвел катер к знакомому месту, заглушил мотор и только, потом заметил:
— В таком случае я рад, что мы приехали вдвоем. Как в старые добрые времена…
Она внимательно посмотрела на него, пытаясь понять, что он задумал.
— Лола, поверь, я привез тебя не для того, чтобы попытаться обольстить вдали от всех. Мне хотелось, чтобы ты немного отдохнула, отвлекалась и от дома, и от работы, и даже от брата и дочери. Я удочки взял. Давай половим, может, нам повезет. Или просто побродим по берегу.
— Как раньше, да?
— Да, — ответил Алекс, хотя теперь все было много сложнее.
Тем не менее они провели следующий час, бродя по колено в воде и держась за руки, лишь изредка перекидываясь ничего не значащими словами. Наконец Долорес сказала:
— Я проголодалась.
— Отлично, значит, возвращаемся к катеру.
Они уселись на большие согретые солнцем валуны на берегу и вместе открыли корзину для пикника, упакованную этим утром в ресторане лучшего отеля Тенерифе. Долорес ахнула. Разнообразные салаты, сочные свежие фрукты и овощи, сыр, маслины, зажаренный цыпленок, бутылка вина, крошечные воздушные пирожные на десерт и даже посуда — все было предусмотрено до мельчайших подробностей.
— Обожаю еду, которую не надо сначала самой три часа готовить, — почти благоговейно произнесла она, наполняя тарелки аппетитной снедью.
Алекс разлил вино по бокалам, отпил немного, положил в рот кусок сыру и блаженно вздохнул.
— Красота-то какая…
Они помолчали, потом он прибавил:
— Понять не могу, как я до сих пор не собрался приехать… Мне этого, оказывается, очень не хватало.
— А зачем тебе было возвращаться? — с горечью отозвалась Долорес. — Родители твои давно уехали, а меня ты и знать не хотел. Даже письма ни разу не прислал… — Она предостерегающе подняла руку, в которой держала вилку. — Знаю, хочешь напомнить, как послал денег. Но при них не было ни единой строчки — ни о тебе, ни обо мне, ни о нас, ни тем более о Марибель.
— Я же ничего не знал о ней!.. Не понимаю, почему отец ничего мне не рассказал.
— Твоя мама умерла, да? А отец? Как он поживает?
— О, прекрасно. — И Алекс коротко описал свою мачеху.
— Я рада за дядю Хосе, — коротко ответила Долорес и понурилась, погрузилась в свои мысли.
Алекс видел, что она до конца так и не оправилась от его предательства. Он медленно заговорил:
— Знаешь, я за последние дни понял, как многого лишил себя, уехав отсюда. Эти скалы, этот океан, родные запахи… Я тогда, сразу после отъезда, вкалывал как каторжный. Откладывал каждый свободный цент. Отказывал себе во всем. А потом, набрав небольшую сумму, начал понемногу играть на бирже. Мне повезло — удалось собрать сумму, необходимую для того, чтобы начать собственное дело. В моей фирме сначала было всего три человека. Это теперь…
— Ты очень богат? — немного наивно спросила Долорес.
— Да, очень. У меня несколько домов — в Лос-Анджелесе, Мадриде, Лондоне и Сиднее. И летняя резиденция на Гавайях. Ну и, конечно, фирма. Но… — Он задумался, вздохнул. — Последнее время, еще до того, как я решил приехать сюда, мне было как-то неуютно. Словно я что-то потерял… очень важное… Душу?.. Не знаю, звучит слишком серьезно… Не знаю…
Долорес слушала, не сводя внимательного взгляда с его лица. Алекс вдруг очнулся от своих мыслей вслух и натянуто засмеялся.
— Извини, сам не понимаю, что на меня нашло. Я не хотел утомлять тебя скучными разговорами.
— Ты и не утомляешь, — немедленно отозвалась она.
— В моей жизни вдруг образовалась пустота — огромная и зияющая, которую невозможно было заполнить никакими деньгами, — признался он. — Но теперь… теперь я узнал о том, что у меня есть дочь… и встретил тебя…
Он замолчал.
9
Миновало несколько минут.
— Я совсем не та, что была одиннадцать лет назад, — тихо произнесла Долорес.
— Я уже спрашивал тебя и хочу снова задать этот вопрос: ты вправду тогда сказала, что не любишь и не любила меня? Видишь ли, это совсем не в твоем характере так менять свое мнение… Ты столько раз раньше говорила, что я небезразличен тебе… больше чем просто небезразличен…
Она смутно улыбнулась.
— Помнишь, мы собирались снять дешевую квартирку неподалеку от Артистического колледжа в Мадриде? Я хотела брать уроки игры на фортепиано и композиции, а ты… Впрочем, к чему теперь вспоминать это?
— О да. К чему? Ведь ты не поехала…
— Пожалуйста, Лехандро, пойми, у меня были серьезные причины. Но тогда я не могла сказать тебе о них. Я пообещала никому ничего не говорить. Однако теперь это уже не имеет никакого значения.
— Я хочу, чтобы ты сказала мне. Мне необходимо знать. — Слова Алекса прозвучали как приказ.
— Ты помнишь наш последний день?
— Безусловно. До мельчайших подробностей, — тут же ответил он.
Долорес едва заметно вздрогнула.
— Ты просил меня, уговаривал, умолял, обещал и клялся, но я… я выстояла, хотя, если честно, отчаянно хотела уступить обеим твоим просьбам. Но не уступила…
— И почему же? Говори! — Алекс настаивал, категорически отказываясь бросать эту тему.
Он желал получить ответ на вопрос, терзавший его все эти долгие годы. Почему она отвергла его? Почему не уехала с ним, как собиралась? Испугалась его домогательств? Поняла, что не любит? Или…
Долорес вздохнула.
— Помнишь сеньору Меленнер, медсестру в нашей больнице? Так вот, незадолго до нашего предполагавшегося отъезда я пошла на прием к врачу. — Она грустно усмехнулась. — Хотела, чтобы он посоветовал мне какое-нибудь противозачаточное средство… чтобы у нас с тобой сразу не возникло осложнений… Итак, пока я ждала своей очереди, вышла сеньора Меленнер и, увидев меня, подошла поздороваться. Мы с ней немного поболтали о том о сем, а потом она вдруг и говорит:
— Мне так жаль твоего папу, Лола. Поверь, очень жаль…
Я уставилась на нее во все глаза, и тут она поняла, что допустила ошибку. Оказывается, за две недели до нашего с ней разговора папа проходил обследование. Тогда-то и выяснилось, что он тяжело болен. Врач пригласил маму и все рассказал ей, но она мне ни словечком не обмолвилась. Понимала, что я, если узнаю, то не уеду… Ну, что я могу добавить? Мама оказалась права. Да и как мне было оставить ее со смертельно больным мужем и двумя младшими детьми?
Она пожала плечами и замолчала.
