— Когда наступает пасха, то меня охватывает радость — значит, весна уже совсем близко, — говорила Казя, очищая забрызганные грязью туфли. — Не люблю зимы. Однако весною голод еще заметнее. Знаешь, — добавила она, понижая голос и обращаясь ко мне, — половина картофеля сгнила в подвале. Матушка ходит расстроенная: запасов хватит только на две недели.
— Поедете за квестой.
— А что из того? Весною гуралы сами нищенствуют. Если мы даже и поедем, так ничего не выклянчим.
— Белошвейки заработают.
— Думаешь, это так легко! На нашей улице одна вдова основала такую же мастерскую. Да где там — такую же: там есть зеркала, кресла, журналы мод. А у нас одни только святые образа. Половина клиенток перебежала теперь к вдове. У нас остались одни лишь старые девы, а они-то как раз платят меньше всех. Вот как белошвейная мастерская обанкротится, то уж и не знаю, что тогда будет. Разве что помрем с голоду.
В коридоре у окна мы заметили матушку-настоятельницу. Она вертела в руках портмоне, потом вынула из него бумажку, разгладила ее, вздохнула и снова спрятала.
Сестра Юзефа ходила нахмуренная. Из четырех машин, стоявших в мастерской, три не работали. На прялке, на кроснах, на деревянных рамах для стежки одеял лежал слой пыли. Безработные швеи штопали и латали старые половики. Угроза, нависшая над белошвейной мастерской, приняла размеры настоящей катастрофы, когда в течение только одного дня несколько самых щедрых клиенток взяли обратно свои заказы. На робкий вопрос сестры Юзефы, почему они это делают, одна из них отрезала: «Ох, кажется мне, что ваши работницы очень измучены. Бедняжки, они выглядят так плохо. Видно, у вас большие заказы и девушки слишком много трудятся. Нужно дать им отдых. А, кстати говоря, христианская справедливость велит и другим дать заработать».
Безропотно ели девчата на ужин совершенно постную кукурузную кашу. А на завтрак — один лишь черный кофе.
Казя, поднося к губам кружку, понимающе подмигивала нам.
— Элегантные пани пьют черный кофе после полудня, ну, а мы можем пить его и утром, — верно?
У нас создалось впечатление, что монахини, как хоровые, так и конверские, ожидают каких-то решительных действий с нашей стороны, которые предотвратили бы катастрофу. Напуганные молчанием швейных машин в мастерской, они стали доверять более нашей предприимчивости, чем монастырским обычаям. Недостаточно мужественные для того, чтобы ждать, доверяясь лишь милости божьей, они пытаются, в свою очередь, обращаться к нашей хитрости. Охваченные паникой, они ищут выхода из положения в нашей смекалке и инициативе.
В один из этих тяжелых дней Сабина ворвалась с громким криком на веранду, где матушка- настоятельница обрывала с гортензий засохшие листья.
— Какой-то гурал хочет продать мешок брюквы и корзину моркови. Сказал, что для сирот отдаст их дешевле. Он ждет на дворе. Матушка ведь купит, верно?
Привлеченные криком Сабины, мы столпились на веранде.
Морковь, а еще более — брюква хорошо набивают голодные желудки. Лишь бы овощи разварить как следует и посыпать мукой. Может быть, даже — ржаной. С надеждой всматривались мы в лицо настоятельницы.
— Моркови уже нет в подвале, — многозначительно заметила Йоася.
— Сегодня не купим, — порывисто прервала ее матушка. — Скажите ему, чтобы уезжал.
Но сироты не думали сдаваться.
— Если не купим сегодня, то когда же? Он ведь не будет дожидаться нас. А если бы мы даже и поехали за квестой, то еще не известно, привезли бы хоть мешок картофеля. Пусть матушка купит. Мы выторгуем.
— Мы можем сказать, что ежедневно будем за него молиться, — заявила Зоська. — Он немного пьян и не будет долго торговаться.
— Я скажу ему, что буду поститься за него, — великодушно предложила Владка, готовая к самопожертвованию.
— Нет, нет… — матушка покраснела, — это невозможно.
Однако девчонки уже не слушали ее. Сабина, Владка, Геля выбежали на двор. Через минуту они вернулись, таща огромный мешок. Владка, вспотевшая и запыхавшаяся, начала развязывать мешок, приговаривая:
— Сам господь бог ниспослал нам этого пьянчужку, За всю морковь и брюкву он запросил восемь злотых. Да еще сказал, что даст нам бесплатно овсяной соломы со своей повозки.
Матушка, нервно теребя платок, еле выдавила из себя:
— Унесите это как можно быстрее!
— О, смотрите, какая сладкая! — наслаждалась Сабина, пихая за обе щеки грязную неочищенную морковку. — Настоящая каротелька.
— Унесите это сейчас же!
Девчата, с радостным визгом склонившиеся над мешком и рывшиеся в моркови, выпрямились.
— Почему унести? Что вы говорите?
В дверях появилась Казя с корзиной, наполненной серыми брюквенными головками.
— Вот принесла. Оттащить в подвал?..
— Почему матушка не хочет купить морковь? — возбужденно кричали рассерженные воспитанницы.
— Что случилось? — спросила Казя.
— Матушка велит отдать все это назад гуралу.
— Как так? — Казя шумно опустила корзину на пол. — Ведь матушка знает, что запасов в подвале не хватит даже на месяц. А он возьмет столько, сколько мы ему дадим. Сказал, что хочет сделать добро для сирот.
— Деньги, предназначенные на ваше содержание, кончились, — с трудом шевеля губами, пояснила матушка. — Поэтому мы должны экономить.
— Как это — на наше содержание? — сунула и я свой нос. — А на содержание сестер? Ведь сестры тоже должны есть!
— Вот потому-то и сестры тоже экономят. Мы — нищенствующий монашеский орден. Нашей обязанностью является покорно сносить все, что посылает нам судьба. Ваше страстное упорство…
— Геля, бери мешок. Отнесем его в подвал, — прервала настоятельницу Сабина.
— Я категорически запрещаю, — матушка придержала Гельку за руку и с усилием добавила: — Не можем мы лишаться последних злотых. Завтра пойдем в гмину.[14] Может быть, достанем картофеля.
Но на все ее доводы Сабина ответила тоном хозяйки, которой поручено кормление целой семьи:
— Пусть матушка идет в свою келью. Мы скажем ему, чтобы пришел за деньгами через две недели.
И матушка, почувствовав себя лишней, рванулась к келье так поспешно, словно она убегала от корзины с брюквой и мешка моркови, вокруг которых плясали радостные воспитанницы.
— Что мы теперь будем делать? — спросила Владка, грызя кончик карандаша.
Были часы медитации.[15] Сестра Алоиза продиктовала нам тему для сочинения на великий пост: «Какие мысли возбуждают во мне образы двух разбойников?»,[16] раздала листки бумаги и ушла в келью.
— Ведь кажется, ему было сказано, что он получит деньги через две недели, — продолжала Владка.
