сцепленными за спиной.
— Тыква знает, что она тыква, — ответил я. — Но делает вид, будто она заходящее солнце.
— А картошка? — спросила Аури.
— Картошка спит, — ответил я. — К тому же, боюсь, она холодная.
Аури ласково посмотрела на меня.
— Не бойся, — сказала она и на мгновение коснулась моей щеки самыми кончиками пальчиков. Прикосновение ее было легче перышка. — Я с тобой. Ты в безопасности.
Ночь выдалась прохладная, поэтому мы не стали ужинать на крыше, как обычно. Аури повела меня вниз, через железную сливную решетку, в лабиринт ходов под Университетом.
Она несла бутылку и держала перед собой какую-то вещицу размером с монетку, испускающую мягкий зеленоватый свет. Я нес миску и симпатическую лампу, которую изготовил для себя, — Килвин называл ее «воровской». Ее красноватый свет странно сливался и смешивался с более ярким голубовато-зеленым светом от светильника Аури.
Аури привела нас в тоннель, где вдоль стен тянулись трубы всех видов и размеров. По некоторым железным трубам шел горячий пар, и, несмотря на то что они были обмотаны изолирующей тканью, от них исходил жар. Аури аккуратно разложила картошку на изгибе трубы, ткань с которой была содрана. Получилась такая небольшая печурка.
Мы постелили мешковину вместо скатерти, уселись на землю и принялись ужинать. Булочка слегка зачерствела, зато она была с орешками и с корицей. Кочан салата оказался на удивление свежий — интересно, где она его раздобыла? Мне Аури дала фарфоровую чашку, а себе взяла серебряную плошечку. Пиво она разливала так торжественно, что можно было подумать, будто она угощает чаем самого короля.
За едой болтать было нельзя. Это было одно из тех правил, которые я выучил методом проб и ошибок. Не прикасаться. Не делать резких движений. Не задавать личных вопросов — даже тех, что касаются ее лишь косвенно. Например, я не мог спросить про салат или про зеленую монетку. От этого она немедленно срывалась и убегала в тоннель, и я потом не видел ее по нескольку дней.
По правде говоря, я не знал даже ее настоящего имени. «Аури» было имя, которое я придумал для нее сам, но в душе я думал о ней как о своей маленькой лунной фейе.
Аури, как и всегда, кушала очень изящно. Она сидела выпрямившись и откусывала по маленькому кусочку. У нее была ложка, которой мы ели печеную тыкву, по очереди передавая ее друг другу.
— А лютню ты не принес, — сказала она после того, как мы поели.
— Сегодня мне нужно читать, — объяснил я. — Но скоро я ее принесу.
— Когда?
— Через шесть ночей, считая с нынешней, — сказал я. К тому времени я так или иначе сдам экзамен, и заниматься дальше будет бессмысленно.
Ее крошечное личико насупилось.
— Шесть дней — это до-олго, — сказала она. — Скоро — это завтра!
— Для камня шесть дней — это скоро, — возразил я.
— Вот и сыграй для камня через шесть дней, — ответила она. — А для меня сыграй завтра!
— Мне кажется, ты можешь шесть дней побыть камнем, — сказал я. — Это же лучше, чем салатом?
Она улыбнулась.
— Ну да, лучше.
После того как мы доели яблоко, Аури повела меня через Подовсе. Мы тихо миновали Киванье, в три прыжка преодолели Скачки и наконец оказались в Поддевале, лабиринте тоннелей, где постоянно дул слабый, но ровный ветер. Наверное, я бы и сам нашел дорогу, но я предпочитал, чтобы меня провожала Аури. Она знала Подовсе, как лудильщик знает свои мешки.
Да, Вилем был прав. Меня изгнали из архивов. Я всегда имел склонность лезть именно туда, куда меня не пускают. Увы и ах.
Архивы представляли собой огромное каменное здание без окон. Однако же находящимся внутри студентам требовалась вентиляция, чтобы дышать, а книгам — тем более. В слишком влажном воздухе книги сгниют и заплесневеют. В слишком сухом бумага и пергамент сделаются хрупкими и начнут рассыпаться.
У меня ушло немало времени на то, чтобы понять, откуда в архивы проникает свежий воздух. Но даже когда я нашел нужный тоннель, попасть в него оказалось не так просто. Нужно было ползти по кошмарно узкому проходу целую четверть часа, брюхом по грязному камню. Я держал в Подовсе смену одежды, и после десятка таких вылазок она оказалась изорвана в хлам, колени и локти стерлись начисто.
И тем не менее это была не такая уж высокая плата за доступ в архивы.
А вот если бы я попался, плата могла оказаться непомерно высокой. Исключение — это как минимум. Однако если бы я провалил экзамены и мне назначили плату в двадцать талантов, это было бы равносильно исключению. В общем, что совой об пень, что пнем об сову.
И тем не менее я не особенно тревожился, что меня поймают. Света в Хранилище не было, только те лампы, что носили при себе студенты и хранисты. Это означало, что в архивах царила вечная ночь, а ночью я всегда чувствовал себя увереннее всего.
ГЛАВА 5
«ЭОЛИАН»
Дни тянулись один за другим. Я работал в артной, пока пальцы не немели, а потом читал в архивах, пока буквы перед глазами не начинали расплываться.
На пятый день экзаменов я наконец доделал свои трюмные лампы и сдал их в хранение, надеясь, что их быстро удастся продать. Я хотел было взяться за вторую пару, но понял, что не сумею их закончить до того, как придет время платить за учебу.
Поэтому я принялся добывать деньги другими способами. Я отыграл у Анкера лишний вечер, заработал себе бесплатную выпивку и горсть мелочи от благодарных слушателей. Я работал в артной, изготавливая всякую необходимую мелочовку вроде латунных шестеренок или стекла удвоенной прочности. Такой товар приобретала сама мастерская, платили за него немного, но хоть что-то.
Потом, поскольку мелочи мне не хватало, я изготовил два набора желтых излучателей. Симпатическая лампа с такими излучателями дает приятный желтый свет, очень близкий к солнечному. Они и стоили вдвое дороже, потому что их изготовление требовало использования опасных материалов.
Тяжелые металлы и летучие кислоты — это еще цветочки. По-настоящему опасными были редкие алхимические соединения — транспортирующие средства, которые проникают сквозь кожу, не оставляя ни малейших следов, а потом потихоньку выедают кальций из костей. Или другие вещества, которые просто бродят в крови, месяцами ничем не выдавая своего присутствия, а потом у тебя вдруг начинают кровоточить десны и выпадать волосы. Короче, в алхимическом комплексе изготовляли такое, что по сравнению с этим мышьяк — все равно что сахарок, который вы кладете в чай.
Я был крайне осторожен, но во время работы над вторым набором излучателей мое тентеновое стекло лопнуло, и крошечные капельки транспортирующего средства забрызгали стеклянный колпак вытяжки, под которой я работал. На кожу мне не попало, но одна капля упала мне на рубашку, над раструбами рабочих кожаных перчаток.
Я осторожно взял лежавший под рукой кронциркуль, защипнул им ткань рубашки и оттянул ее подальше от тела. Потом неуклюже вырезал кусок рукава, чтобы опасное вещество не имело ни малейшего шанса коснуться моей кожи. Под конец я весь вспотел и трясся. Я пришел к выводу, что есть и лучшие способы зарабатывать деньги.
Я за йоту подменял своих товарищей на дежурстве в медике и помог купцу разгрузить три телеги извести, по полпенни за каждую. В тот же вечер я познакомился с компанией игроков-головорезов, которые