В кварталах дальних и печальных

говоря: где наша, э, не пропадала. Так в добрый путь!
За Бога и царя. За однодума-генерала. За грозный ямб.
За трепетный пеон. За утонченную цезуру. За русский
флаг. Однако, что за тон? За ту коломенскую дуру. За
Жомини[64], но все-таки успех на всех приемах и мазурках.
За статский чин, поручик, и за всех блядей Москвы и
Петербурга. За к непокою, мирному вполне, батального
покоя примесь. За пакостей литературных — вне. Поручик Дозморов,
держитесь! И будет день. И будет бивуак. В сухие кители
одеты, мы трубочки раскурим натощак, вертя пижонские кисеты.
А если выйдет вовсе и не так? Кручу-верчу стихотвореньем.
Боюсь, что вот накаркаю — дурак. Но следую за вдохновеньем.
У коней наших вырастут крыла. И воспарят они над бездной.
Вот наша жизнь, которая была невероятной и чудесной.
Свердловск, набитый ласковым ворьем и туповатыми ментами.
Гнилая Пермь. Исетский водоем. Нижне-Исетское[65] с цветами.
Но разве не кружилась голова у девушек всего Урала,
когда вот так беседовали два изящных армий генерала?
С чиновников порой слетала спесь. И то отмечу,
как иные авангардисты отдавали честь нам, как солдаты рядовые.
Мне все казалось: пустяки, игра. Но лишь к утру смыкаю веки.
За окнами блистают до утра Кавказа снежные доспехи.
Два всадника с тенями на восток. Все тверже шаг.
Тропа все круче. Я говорю, чеканя каждый слог: черт побери,
держись, поручик! Сокрыл туман последнюю звезду. Из мрака
бездна вырастает. Храпят гнедые, чуя пустоту. И ветер
ментики срывает. И сердце набирает высоту.

1998

«Осенние сумерки злые…»

Осенние сумерки злые,
как десятилетье назад.
Аптечные стекал сырые
Фигуру твою исказят.

И прошлое как на ладони.
И листья засыпали сквер.
И мальчик стоит на балконе
и слушает музыку сфер.

И странное видит виденье
и помнит, что будет потом:
с изящной стремительной тенью
шагает по улице гном.

С изящной стремительной тенью
шагает по улице гном,
красивое стихотворенье
бормочет уродливым ртом.

Бормочет, бормочет, бормочет,
бормочет и тает как сон.
И с жизнью смириться не хочет,
и смерти не ведает он.

1998

А. Пурину при вручении бюстика Аполлона и в связи с днем рождения

Сие примите благосклонно. Поставьте это на окне.
Пускай Вам профиль Аполлона напоминает обо мне.
Се бог. А я — еврея помесь с хохлом, но на брегах Невы
не знали Вы, со мной знакомясь, с кем познакомитеся Вы.
Во мне в молчании великом, особенно — когда зальет шары,
за благородным ликом хохол жида по морде бьет.
Но…
Алексей Арнольдыч Пурин, с любовью к грациям и
к Вам сие из Греции в натуре для Вас я вез по облакам.

1998

«Жизнь — суть поэзия, а смерть — сплошная проза…»

Жизнь — суть поэзия, а смерть — сплошная проза.
…Предельно траурна братва у труповоза.
Пол-облака висит над головами. Гроб