В кварталах дальних и печальных

Нагой, но в кепке восьмигранной, переступая через нас,
со знаком качества на члене, идет купаться дядя Стас.
У водоема скинул кепку, махнул седеющей рукой:
айда купаться, недотепы, и — оп о сваю головой.
Он был водителем «камаза». Жена, обмякшая от слез
И вот: хоронят дядю Стаса под вой сигналов, скрип колес.
Такие случаи бывали, что мы в натуре, сопляки, стояли
и охуевали, чесали лысые башки. Такие вещи нас касались,
такие песни про тюрьму на двух аккордах обрывались,
что не расскажешь никому.
А если и кому расскажешь, так не поверят ни за что,
и, выйдя в полночь, стопку вмажешь в чужом пальте,
в чужом пальто. И, очарованный луною, окурок выплюнешь
на снег и прочь отчалишь.
Будь собою, чужой, ненужный человек.

*
Участковый был тихий и пьяный, сорока или более
лет. В управлении слыл он смутьяном — не давали ему
пистолет. За дурные привычки, замашки двор его поголовно
любил. Он ходил без ментовской фуражки, в кедах на босу
ногу ходил. А еще был похож на поэта, то ли Пушкина,
то ли кого. Со шпаною сидел до рассвета. Что еще я о нем?
Ничего мне не вспомнить о нем, если честно. А напрячься,
и вспомнится вдруг только тусклая возле подъезда
лампочка с мотыльками вокруг.

*
Хожу по прошлому, брожу, как археолог. Наклейку,
марку нахожу, стекла осколок. …Тебя нетронутой, живой,
вполне реальной, весь полон музыкою той вполне печальной.
И пролетают облака, и скоро вечер, и тянется моя рука
твоей навстречу. Но растворяются во мгле дворы и зданья.
И ты бледнеешь в темноте — мое созданье, то, кем я
жил и кем я жив в эпохе дальней.
И все печальнее мотив, и все печальней.

1999

«Вы, Нина, думаете, Вы нужны мне…»

Вы, Нина, думаете, Вы
нужны мне, что Вы, я, увы
люблю прелестницу Ирину,
а Вы, увы, не таковы.

Ты полагаешь, Гриня, ты
мой друг единственный? Мечты.
Леонтьев, Дормозов и Лузин —
вот, Гриня, все мои кенты.

Леонтьев — гений и поэт,
и Дормозов, базару нет,
поэт, а Лузин — абсолютный
на РТИ авторитет.

1999

«В феврале на Гран-канале…»

В феврале на Гран-канале
в ночь тринадцатого дня
на венцьанском карнавале
вы станцуете для меня.

Я в России, я в тревоге
за столом пишу слова:
не-устали-ль-ваши-ноги —
не-кружится-ль-голова?

Предвкушаю ваши слезы
в робких ямочках у рта:
вы в России, где морозы,
ночь, не видно ни черта.

Вы на Родине, в печали.
Это, деточка, фигня —
вы на этом карнавале
потанцуйте для меня.

1999