В кварталах дальних и печальных

«В Свердловске живущий…»

В Свердловске живущий,
но русскоязычный поэт,
четвертый день пьющий,
сидит и глядит на рассвет.

Промышленной зоны
красивый и первый певец
сидит на газоне,
традиции новой отец.

Он курит неспешно,
он не говорит ничего
(прижались к коленям его
печально и нежно

козленок с барашком)
и слез его очи полны.
Венок из ромашек,
спортивные, в общем, штаны,

кроссовки и майка —
короче, одет без затей,
чтоб было не жалко
отдать эти вещи в музей.

Следит за погрузкой
песка на раздолбанный ЗИЛ —
приемный, но любящий сын
поэзии русской.

2000

«Ты танцевала, нет — ты танцевала…»

Ты танцевала, нет — ты танцевала, ты танцевала,
я точно помню — водки было мало, а неба много. Ну да,
ей-богу, это было лето. И до рассвета свет фонаря был
голубого цвета. Ты все забыла. Но это было. А еще ты пела.
Листва шумела. Числа какого? Разве в этом дело…
Не в этом дело!
А дело вот в чем: я вру безбожно, и скулы сводит, что
в ложь, и только, влюбиться можно.
А жизнь проходит.

2000

«Я по снам по твоим не ходил…»

Я по снам по твоим не ходил
и в толпе не казался,
не мерещился в сквере, где лил
дождь, верней — начинался
дождь (я вытяну эту строку,
а другой не замечу),
это блазнилось мне, дураку,
что вот-вот тебя встречу,
это ты мне являлась во сне
(и меня заполняло
тихой нежностью), волосы мне
на висках поправляла.
В эту осень мне даже стихи
удавались отчасти
(но всегда не хватало строки
или рифмы — для счастья).

2000

«Зеленый змий мне преградил дорогу…»

Зеленый змий мне преградил дорогу
к таким непоборимым высотам,
что я твержу порою: слава богу,
что я не там.