В кварталах дальних и печальных

Не здесь, на мосту, но там, под водой,
мы долго стояли с тобой —

под волны бежав от себя, за черту —
на ржавом старинном мосту.

Мы здесь расставались с тобой навсегда.
Но там, где чернела вода,

казалось, мы будем обнявшись века
стоять. И шумела река.

И дни пролетели. И с мыслью одной
пришел я сюда. Под водой

мы не расставались. И я закурил
тихонько. И я загрустил.

О, жизнь. Лабиринты твои,
зеркала кривые. Любовь умерла.

Как сладко и горько мне думать о том,
что там в измеренье ином,

я счастлив. Я молод. Я нежен, как бог.
И ты меня любишь, дружок.

1995, ноябрь

«Прости меня, мой ангел, просто так…»

Прости меня, мой ангел, просто так —
за то, что жил в твоей квартире.
За то, что пил. За то, что я — чужак —
так горячо, легко судил о мире.
Тот умница, — твердил, — а тот дурак.

Я в двадцать лет был мальчиком больным
и строгим стариком одновременно.
Я говорил: «Давай поговорим
о том, как жизнь страшна и как мгновенна.
И что нам ад — мы на земле сгорим».

И всяким утром, пробудившись, вновь
я жить учился — тяжко, виновато.
Во сне была и нежность и любовь.
А ты, а ты была так яви рада.
А я, я видел грязь одну да кровь.

Меня прости. Прощением твоим
я буду дорожить за тем пределом,
где все былое — только отблеск, дым.
…за то, что не любил, как ты хотела,
но был с тобой и был тобой любим!

1995, ноябрь

«Когда я утром просыпаюсь…»

Когда я утром просыпаюсь,
я жизни заново учусь.
Друзья, как сложно выпить чаю.
Друзья мои, какую грусть
рождает сумрачное утро,
давно знакомый голосок,
газеты, стол, окошко, люстра.
«Не говори со мной, дружок».
Как тень слоняюсь по квартире,
гляжу в окно или курю.
Нет никого печальней в мире —
я это точно говорю.
И вот, друзья мои, я плачу,
шепчу, целуясь с пустотой:
«Для этой жизни предназначен
не я, но кто-нибудь иной —
он сильный, стройный, он, красивый,