В кварталах дальних и печальных

Дурацкий вечер, с книжечкой в руке:
Кенжеев на казахском языке.

«Диапазон довольно узкий…»

Диапазон довольно узкий
везде, особенно в стихах:
коль ты еврей, ты все же русский,
но коль казах, то уж казах.

1997

«Поэзия должна быть странной…»

Поэзия должна быть странной —
забыл — бессмысленной, туманной,
как секс без брака, беззаконной
и хамоватой, как гусар,
шагающий по Миллионной,
ворон пугая звоном шпор.

…Вдруг опустела стеклотара
мы вышли за полночь из бара,
аллея вроде коридора
сужалась, отошел отлить,
не прекращая разговора
с собой: нельзя так много пить.

Взглянул на небо, там мерцала
звезда, другая описала
дугу огромную — как мило —
на западе был сумрак ал.
Она, конечно, не просила,
но я ее поцеловал.

Нет, всё не так, не то. Короче,
давайте с вечера до ночи —
в квартире, за углом, на даче —
забыв про недругов про всех, —
друзья мои, с самоотдачей
пить за шумиху, за успех.

1997

«Вот эта любит Пастернака…»

«Вот эта любит Пастернака…» —
мне мой приятель говорил.
«Я наизусть “Февраль”…», однако
я больше Пушкина любил.
Но ей сказал: «Люблю поэта
я Пастернака…» А потом
я стал герой порносюжета.
И вынужден краснеть за это,
когда листаю синий том.

1997

«На чьих-нибудь чужих похоронах…»

На чьих-нибудь чужих похоронах
какого-нибудь хмурого коллеги
почувствовать невыразимый страх,
не зная, что сказать о человеке.

Всего лишь раз я сталкивался с ним
случайно, выходя из коридора,
его лицо закутал синий дым
немодного сегодня «Беломора».

Пот толстяка катился по вискам.
Большие перекошенные губы.
А знаете, что послезавтра к вам