«Американский генерал полон оптимизма по поводу войны»
Кэтлин Солсон
Когда она понимает, что Найджел ей изменяет, первая ее реакция — удовлетворение, ведь ей удалось его вычислить. За ним приходит осознание: несмотря на всю болтовню о том, что это — предательство, ей не так уж и больно. Это приятно понимать — такое отношение говорит о довольно высоком уровне развития. Кэтлин даже думает о том, не удастся ли ей что-нибудь выгадать благодаря этой интрижке. В принципе, она прямо сейчас могла бы бросить его безо всякого сожаления, хотя она не хочет этого делать. К тому же теперь, если ей вздумается ему изменить, она не будет чувствовать себя виноватой. Так что в общем она скорее выигрывает от этой измены.
Она раздумывает об этом прямо на сцене во время конференции, посвященной средствам массовой информации, которая проходит в «Кавальери Хилтон» в Риме. Тема обсуждения — «Италия глазами международной прессы», итальянцы вечно озабочены этим вопросом. Вообще-то Кэтлин не рада, что ей пришлось сюда идти — на ее месте явно должен был быть Оливер Отт, молодой владелец газеты. Но он снова пропал и не отвечает на звонки. Так что на конференцию пришлось отправиться ей, и газета выходит в отсутствие главного редактора. Если судить по непрерывному потоку сообщений, поступающих на ее «блэкберри», выходит так себе.
— Есть ли у газетного бизнеса будущее? — спрашивает у нее модератор дискуссии.
— Конечно же, — сообщает она аудитории, — мы никуда не денемся. Ясное дело, в наше время технологии развиваются с удивительной скоростью. Не могу сказать, будут ли газеты существовать в том же формате через пятьдесят лет. Точнее, могу: не будут, мы изменимся, мы меняемся уже сейчас. Но я уверена вот в чем: новости всегда будут актуальны, профессиональная журналистика всегда будет в цене. И можете называть это как угодно — новости, тексты, контент — кто-то должен собирать материал, писать, редактировать. И мы намерены совершенствоваться в этой области, независимо от того, каков будет формат подачи материала. Уже сейчас мы — образец качества среди международных газет, а тем, кто сомневается в правдивости этого смелого заявления, я предлагаю покупать нашу газету хотя бы месяц. А еще лучше, — на этом месте голос ее делается живее, и она заговорщицки улыбается аудитории; выдерживает паузу, — еще лучше, выпишите газету на два года. Тогда поймете, почему у нас растет тираж. — Аудитория вежливо посмеивается. — Моя задача — предлагать людям самое лучшее. Если это получается, то и читатель найдется. Кто следил за развитием газеты с 2004 года, когда я стала главным редактором, знает, какие изменения сейчас у нас происходят. И их будет еще больше. И, честно вам скажу, — делать это очень интересно.
Честно? Газета явно не на передовой — у нее даже сайта нет. И тираж не увеличивается. Финансы в ужасном состоянии, убытки ежегодно растут, читатель стареет и умирает. Но на сцене она хорошо себя показала. Слушатели хлопают и поспешно убегают на бесплатный обед, а Кэтлин извиняется перед организаторами: «Я бы с радостью осталась, — говорит она, — но таков уж в ежедневной газете распорядок».
На пути в раздевалку ее останавливает студент (наполовину китаец, наполовину американец) — один из слушателей. Он говорит, что его зовут Уинстон Чан, вытирает пот с лица, протирает очки и начинает скороговоркой перечислять свои академические успехи. Поскольку к сути он переходить не спешит, Кэтлин делает это за него: «Ясно, — перебивает она, — и, самое главное, могу ли я вас взять в газету? Вы сказали, что изучаете приматов, так, значит, вас, наверное, интересует работа в научном отделе, а у нас его нет. Если вы хотите стать репортером, то многим изданиям нужны люди, знающие разные языки. Вы владеете каким-либо азиатским языком?»
— Родители говорили со мной только по-английски.
— Жаль. Языки — это ключи к успеху. А может, вы, чисто случайно, безупречно владеете арабским?
— Нет, безупречно не владею.
— Значит, просто владеете? — спрашивает Кэтлин. Но у парня нет никаких шансов — ни опыта, ни знания языков, да вон он какой зашуганный. Надо избавиться от этого Уинстона Чана. — Слушайте, если вы захотите нам что-нибудь прислать — ну так, вдруг, — мы можем посмотреть. — Она быстро диктует электронную почту Мензиса и ныряет в раздевалку.
Когда Кэтлин направляется к выходу, кто-то дотрагивается до ее плеча. Она раздраженно поворачивается, ожидая снова увидеть Уинстона Чана. Но это не он.
Она ошеломленно делает шаг назад.
— О боже! — восклицает она. — Дарио.
Это Дарио де Монтерекки, итальянец, с которым она жила в Риме, когда ей было чуть за двадцать. В 1994 году она уехала в Вашингтон работать журналистом и бросила его. И вот он снова стоит перед ней — с сединой на висках, с мешками под глазами, его можно назвать симпатичным, но челюсть тяжеловата, и на лице написана апатичная покорность семейного человека.
— Прости, что я вот так подкрался, — говорит он, — я тебя напугал?
— Нет, чтобы меня напугать, надо постараться. Хотя ты застал меня врасплох. Господи, совсем не ожидала тебя встретить. Ты как?
— Хорошо, — отвечает он. — А ты сегодня отлично выступила. Я впечатлен. Ты что, уже уходишь?
— Да, к сожалению. Меня ждут в офисе, — объясняет она. — Кстати, прости, что не связалась с тобой, когда вернулась в Рим. Все так завертелось. Ты же знал, что я вернулась, да?
— Разумеется.
— От кого?
— Да просто услышал, ты же знаешь, Рим тесен.
— Так странно, я была с головой погружена в работу, а тут всплывает что-то из личного. Я ужасно растеряна, — признается Кэтлин. — Веришь, нет, но мне действительно жаль, что мне надо бежать.
— Даже пообедать не успеем?
— Я, увы, не обедаю. У нас первый выпуск через пару часов. Без меня там настанет конец света. А какие у тебя планы на вечер?
Дарио протягивает ей визитку.
— О нет! — восклицает она, глядя на карточку. — Слухи до меня, конечно, доходили. Но работать с Берлускони? Кошмар.
— Я освещаю деятельность его партии, а не его персону.
Кэтлин скептически вскидывает брови.
Дарио отвечает:
— Ну, я же всегда был за правых, помнишь.
— Да, да, знаю. Я помню твои предпочтения.
— Ну ладно, — говорит он, — не буду тебя задерживать. — Он целует ее в щеку. Она похлопывает его по спине. — Не надо меня утешать, — улыбается он, — я уже не переживаю.
