безумно занята. Я же тебе сказала, я, к сожалению, не обедаю. — Но потом она задумывается — вообще-то неплохо бы держать связь с лагерем Берлускони. Правительство Проди долго не протянет, будут досрочные выборы, и тут Дарио может оказаться полезен. — Но встретиться все же хотелось бы. Как насчет аперитива ранним вечером?
Они встречаются в баре в саду «Отеля де Рюсси»: под навесом во дворе, вымощенным брусками- сампьетрини, стоят столики, это похоже на частную римскую пьяццу, предназначенную только для постояльцев.
— Будешь плохо себя вести, — говорит Кэтлин, изучая напитки в меню, — я закажу тебе оздоровительный коктейль Пенджаб: йогурт, лед, розовая гималайская соль, корица и минеральная вода.
— А может, лучше Коибатини? — отвечает он. — Водка, листья виргинского табака, ром Бакарди восьмилетней выдержки, сок лайма и мед земляничного дерева.
— Листья табака? В коктейле? А что еще за земляничный мед?
— Я поступлю банально, — сообщает он, — и выпью совиньон.
— Я тоже поступлю банально.
Они закрывают меню и заказывают вино.
— Такая странная погода, — говорит Дарио. — Почти как в тропиках.
— Да, сидеть в ноябре на веранде — неплохо. Я, пожалуй, за глобальное потепление. — Кэтлин обещает себе выкинуть из своего репертуара эту дурацкую фразу — она срывается у нее с языка всякий раз, когда кто-то заговаривает о климате. — На самом деле нет ничего скучнее разговоров о погоде. Расскажи, как ты?
На этот раз она замечает, как сильно он исхудал. На Дарио сиреневый галстук и рубашка с итальянским воротником, которая висит на его плечах, словно на вешалке. А вот выражение лица у него не изменилось — все такое же наивное и теплое, благодаря чему он выглядит моложе.
— Ты стал другим, — замечает она.
— Да? Это хорошо. Представь, если бы я после стольких лет ни капли не изменился.
Ни капли не изменилась: так думает о себе Кэтлин. Ей сорок три, и она по-прежнему свежа, длинные сильные ноги в строгих брюках, тонкая талия, обтягивающая жилетка, блестящие каштановые волосы и всего несколько седых прядей.
— Так забавно видеть тебя снова, — говорит она. — Все равно что встретиться с давней версией самой себя. — Кэтлин интересуется судьбой их старых друзей и его родственников. Его мать, Орнелла, похоже, все так же сурова.
— Она все еще читает газету?
— За все эти годы ни одного номера не пропустила.
— Рада слышать. А как Филиппо? — спрашивает она о младшем брате Дарио.
— У него трое детей.
— Трое? Так непохоже на итальянца, — комментирует Кэтлин. — А у тебя?
— Всего один.
— Другое дело.
— Мальчик, Массимилиано. Ему недавно шесть исполнилось.
— Значит, женат.
— Масси? Нет, ждем, когда ему будет семь.
Кэтлин улыбается.
— Я имела в виду тебя, что это ты, должно быть, женат.
— Да, конечно. А ты?
Как обстоят дела у нее дома, она по привычке описывает с юмором, Найджел в ее рассказе выходит этаким комичным слугой.
— По вечерам он кормит меня виноградом, — говорит она. — Это входит в его обязанности.
— Неплохо устроилась.
— Все зависит от того, насколько вкусен виноград. Но погоди, я так и не узнала, что у тебя в жизни творится.
— У меня все хорошо, очень хорошо. В прошлом году были проблемы, но теперь все закончилось. Семейная болезнь. — Дарио говорит о депрессии, которой страдал и его отец: из-за нее в конце концов закончилась его карьера дипломата. Срыв у отца случился в 1994-м, на той же неделе, когда Кэтлин ушла от Дарио. — На работе к этому отнеслись по-человечески, — продолжает он. — Что бы ты ни говорила о Берлускони.
— Как, кстати, отец?
— К сожалению, он умер год назад — семнадцатого ноября две тысячи пятого.
— Как печально, — говорит она, — я любила Козимо.
— Я знаю. Мы все его любили.
— Надеюсь, у тебя все было не так серьезно, как у отца?
— Нет, нет, совсем не так. Да и лекарства сейчас лучше.
Они пробуют вино и осматривают бар: растущие в горшках лимоны, тихий фонтанчик, травянистый склон, ведущий к парку Вилла Боргезе.
— У нашей встречи есть повод, — признается Дарио.
— Ага, скрытый мотив, будешь нахваливать мне Берлускони?
— Нет, нет, с работой это не связано.
— Но я действительно хочу послушать об иль кавальере, — говорит она, — до смерти любопытно, каково работать с таким прекрасным человеком.
— Он хороший человек. Не стоит ставить на нем крест.
— Ты искренне так думаешь? Напомни, чем именно ты у него занимаешься? Связями с общественностью?
— Кэт, ну я хотя бы попытался. На самом деле я думал спросить тебя о другом — мне нужен твой совет.
— Давай.
— Ты все еще дружишь с Руби Загой?
У Кэтлин вылетело из головы, что Дарио знаком с Руби: в 1987 году все трое недолгое время стажировались в газете. А ведь именно она познакомила Дарио с Кэтлин.
— Руби-корректорша? — переспрашивает Кэтлин. — Мы с ней никогда особыми друзьями не были. А что?
— У меня с ней некоторые сложности, — отвечает он. — Мы сто лет не виделись, а несколько месяцев назад, вскоре после того как умер отец, я наткнулся на нее на улице. Мы договорились встретиться и чего-нибудь выпить, я оставил ей свой номер и совершенно забыл об этом. Но она позвонила, и мы увиделись. Просто посидели, ничего особенного. Но после этого она стала звонить мне на сотовый и вешать трубку.
— Странно.
— Это длится уже несколько недель. Она позвонила раз пятьдесят, наверное. Жена думает, что я ей изменяю.
— А ты не изменяешь.
Он лезет в миску за оливкой.
— Нет.
— Хм, — отвечает Кэтлин, — подозрительно.
Дарио поднимает глаза и улыбается:
— Я ей не изменяю. Честно. Хорошо, давай, может, сменим тему. Берлускони — ты хотела поговорить о Берлускони, да?
— Ладно, отвертелся.
— Что ты хочешь о нем узнать?
— Во-первых, как ты можешь на него работать? Он же такой клоун, делал и пластику лица, и пересадку волос.
