— Я хочу, чтобы ты пошел на совещание. Кэтлин в этом вопросе непреклонна. Пока мы должны ее ублажать — нам дурная слава ни к чему, понял?
— Но я-то им зачем нужен?
— Там обязательно должен быть кто-то из Оттов. Олли, тебе не выкрутиться.
Утром того дня, на который было запланировано совещание, Оливер спрашивает у Шопенгауэра: «Если они все на меня накинутся, ты их покусаешь?» — и щекочет пса. «Не покусаешь ведь, толку от тебя не будет. Ну, пошли».
Всю дорогу они проходят пешком, по Виа-дель-Театро-ди-Марчелло, через Пьяцца Кампителли, по Корсо Витторио, и по пути Оливер шепчет Шопенгауэру: «Ну, то есть все мы знаем, что я, в отличие от остальных родственников, в этом не разбираюсь. Похоже, мне это вообще не дано. Не хватает нужной хромосомы. Отсутствует ген ума. Я ущербный, в связи с чем у меня вопрос, Шоп: моя ли в этом вина? В смысле, виноват ли я в собственных недостатках?» — Пес поднимает на хозяина взгляд. — «Не смотри на меня так снисходительно, — говорит Оливер. — Ты-то в своей жизни чего такого особенного сделал?»
Они подходят к грязно-серому зданию, в котором уже полвека как заседает редакция газеты. Ее работники жадно курят перед громадной дубовой дверью. Оливер шныряет мимо них, спешит по протертой бордовой дорожке к лифту. Добравшись до нужного этажа, он узнает, что Кэтлин и Эбби вышли. К счастью, почти все заняты работой над материалом о массовом убийстве в Политехническом университете Виргинии. Но кое-кто все же подходит к нему, пытаясь выспросить что-нибудь насчет «важного заявления», которое им пообещали. Хорошие ли это новости? Он, к своему ужасу, осознает, что они еще ничего не знают. Оливер кладет холодные руки на теплую шкуру пса, и Шопенгауэр лижет хозяина.
Возвращается Кэтлин, заводит его к себе в кабинет и объявляет, что вести собрание ему придется в одиночку. Подходит Эбби и поддерживает мнение Кэтлин: никакой помощи он от них не дождется.
— Но я тут никого не знаю, — возражает он.
— Я вам всех представлю, — отвечает Кэтлин.
— И мои познания в области СМИ равны нулю.
— Вы тут уже два года, за это время можно было и выучиться чему-нибудь.
Все смотрят на часы — до совещания осталось всего несколько минут.
— Мне очень жаль, — говорит он, — что так получилось.
Кэтлин фыркает.
— Жаль? Да ладно, в твоих силах было это предотвратить. Тебе же было абсолютно все равно.
— Неправда.
— Брось, ты вообще пальцем о палец не ударил. Газета столько лет просуществовала, а когда перешла в твои руки, ей настал конец. Основал ее твой дед. Тебе что, плевать на это? Он хотел подарить миру газету. А теперь, из-за тебя, она закрывается.
— Но я же в этом деле совершенно безнадежен — начнем с того, что вообще не стоило меня сюда назначать.
— Но тебя назначили. Ты стал частью газеты.
— Но я… я же ущербный, надеюсь, ты меня понимаешь. Я не могу работать как следует. — Он издает нервный смешок и убирает волосы с прыщавого лба, продолжая смотреть вниз, на Шопенгауэра. За время разговора он ни разу не поднял взгляда на женщин. — У меня какой-то хромосомы не хватает или чего-то такого.
— Не пори чушь.
— Наверное, пора идти, — напоминает Эбби.
Оливер делает шаг к двери, но Кэтлин предостерегающе поднимает палец.
— Только собаку оставь.
— Ну, для моральной поддержки?
— Забудь. Имей хоть каплю уважения к людям.
Оливер привязывает поводок Шопенгауэра к ножке стола Кэтлин и спешно поглаживает пса. «Пожелай мне удачи». Он закрывает за собой дверь и следует за Кэтлин и Эбби.
Они выводят его в самый центр отдела новостей, а сами отходят на несколько шагов. Все выстраиваются перед Оливером. Он обращает внимание на то, до чего грязен ковер. В толпе раздается шепот. Он наливает себе воды из кулера.
— Наверное, пора начинать, — подгоняет Кэтлин.
Он вяло улыбается.
— Ты всех здесь знаешь? — спрашивает она.
— Некоторые лица кажутся знакомыми, — отвечает Оливер, так ни на кого и не взглянув. Он подается вперед, чтобы пожать собравшимся руки, и бормочет:
— Спасибо… спасибо… привет… спасибо, что пришли.
Почти все из присутствующих проработали в газете несколько лет. Вступая в брак, они рассчитывали на определенный уровень дохода, брали ипотеку, потому что были уверены в своем рабочем месте, полагались на то, что смогут обеспечить детям достойное будущее. Если газета загнется, загнутся и они. Все эти годы они проклинали свою работу, но теперь снова страшно в нее влюблены.
— Все собрались? — начинает Оливер. С минуту он импровизирует, а потом не выдерживает и берет в руки копию конфиденциального отчета совета директоров «Отт Групп», касающегося их газеты, и поспешно просматривает его, бросая на Кэтлин полные мольбы взгляды. Она отворачивается. Он откашливается, находит нужный абзац. Он зачитывает его вслух, добавляя: — Так решил совет директоров. — И снова откашливается. — Мне очень жаль.
Тишина.
— Я не знаю, что тут еще добавить.
Тишину разрезает вопрос, звучащий откуда-то с галерки. Все поворачиваются назад и расступаются. Это выступил главный технический специалист, широкоплечий американец, который сегодня кажется еще выше, потому что приехал на роликах.
— Че за херня? Объясните нам нормальным английским языком.
Оливер, заикаясь, выдавливает несколько слов, но мужчина, задавший вопрос, перебивает его:
— Чувак, не гони.
— Я не гоню. Я пытался все прояснить. Я думаю, что…
Встревает Руби Зага:
— Так что, «Отт Групп» решили прикрыть лавочку? Вы это хотите сказать?
— Боюсь, именно это я и прочел, — отвечает Оливер. — Мне очень, очень жаль. Я понимаю, что меры неадекватные. Я действительно ужасно расстроен, если вас это хоть сколько-нибудь утешит.
— Вообще-то нет, — возмущается технолог. — И какого черта говорить «я это прочел»? Что прочел? Вы, чуваки, это и написали. Так что не надо вот этого. Не надо.
— Я этого не писал. Это отчет совета директоров.
— Вы разве не член совета директоров?
— Член, но меня на этом собрании не было.
— Почему же?
Кто-то бормочет:
— Кто его вообще над нами назначил?
— В отчете говорится, — продолжает Оливер, — что… что дело все в бизнес-среде. Дело не только в нашей газете. Дело в СМИ вообще. Я думаю. Я считаю… Я знаю лишь то, что написано в отчете.
— Бредятина.
Оливер поворачивается к Кэтлин с Эбби.
— Секунду, — встревает Герман Коэн. — Давайте не будем терять голову раньше времени. Мы еще можем что-то сделать? Хотелось бы узнать, каково окончательное решение.
Главный технолог пропускает этот вопрос мимо ушей и подъезжает на роликах к Оливеру.
— Засранец ты, чувак.
Дело вот-вот дойдет до рукоприкладства.
Оливер отступает.
— Я… я не знаю, что сказать.
