— Попался на чужой капусте, а теперь отбывает наказание.
— На сколько ж его засудили?
— Пока не покается, — не полез за словом в карман Гриша, а сам подумал: «Хорошо, что я переоделся пастухом и взял козу с собой, без козы разговор трудно было бы начать».
В эту минуту к главному подъезду подкатила роскошная карета, запряженная четверкой лошадей.
— Видно, богач какой прибыл, потому как с опозданием, — затягиваясь цигаркой, кивнул на карету пожилой кучер.
Из дома выбежали два лакея, чтобы помочь прибывшим — пану во фраке и нарядной даме.
— Ну и карета! Верно, и за сто рублей не справишь такую! — воскликнул хлопец.
— Если продать козу с козлом, то и на одно колесо не хватит, — засмеялся молодой кучер.
— И где только паны берут столько денег? — искренне удивился пастух.
— Где деньги берут? — иронически повторил пожилой. — Люди гнут спину на пана — вот откуда у них денежки. Видали, приехал пан Взубыпыкский из Марьяновки. Я его знаю. Три экономии недавно прикупил. Фамилия-то у него Зубопиевский, пся крев, а за то, что он своим кулакам любит волю давать, люди и прозвали его Взубыпыкским.
— И что это за штука, братцы, кто бы мне растолковал… Раньше, бывало, заедет пан в морду, проглотишь — и конец всему, — вступил в разговор третий кучер с такими пышными развей-усами, точно у него под носом выросли два лисьих хвоста. — А теперь такая злость поднимается на барина… Раз я опоздал, может, на минуту подать коней, так он меня так саданул в левый глаз, что аж из правого искры посыпались. Распух у меня глаз. Целую неделю не мог его разлепить. И стало мне стыдно перед самим собой, словно я чего-то не сделал, что мог. Какая такая штука переворот в моей голове сделала?
— Я скажу, — выступил вперед пастух.
— Говори.
— В вас родилось самоуважение и достоинство человека.
— Это еще что такое?
— То ему, верно, козел сказал! — засмеялся молодой кучер.
— Я в книжке вычитал, что, пока человек не научится уважать самого себя, ничего путного из него не выйдет, рабом родился, рабом помрет. А как поймет он, что все люди вылеплены из одного теста и барин не имеет никакого права в зубы тыкать да ездить верхом на бедном, тогда дело пойдет по правильному пути.
— Ты вот что, хлопче, — добродушно посоветовал бородач, — бери козу и ступай домой, а то вон уже казаки заглядывают сюда, чего доброго, всыпят тебе горячих в то место, откуда ноги растут.
И в тот же миг — парень еще не успел поблагодарить кучера за добрый совет — в светлом круге фонаря появилась знакомая фигура Матейчикова шпика.
Одет в серый костюм, руки держит сзади, точно они у него связаны, картуз надвинут на лоб — козырек глаза прикрывает. Сначала было пошел в сад, но, увидев кучеров с лошадьми, повернул к ним.
— Спасибо за совет, дядечка, — тихо сказал кучеру пастух и направился к козе. — Пошли домой, проклятая! Ишь куда забралась! Шкуру с тебя сниму!
— Здравствуйте, — небрежно бросил собравшимся сыщик и тут же спросил: — Это к его превосходительству гости съехались?
Кучерам он сразу не понравился — хитростью и коварством повеяло на них от серой, пронырливой фигуры. И потому им не хотелось отвечать. Наконец один из них повернулся к своему соседу:
— Мефодий, человек же спрашивает — ответь!
На Мефодия упал жребий потому, что он был известным шутником. Достаточно было глянуть в его озорные глаза, увидеть густые черные усы, которые на самых кончиках закручивались мелкими колечками, как уже разбирал смех.
— Съехались до ихнего превосходительства, человече добрый, — ответил шпику Мефодий. — Великий пан вчера сам управился с целым гусаком, больно аппетитно зажаренным с антоновскими яблоками. Вот и пожаловали гости поздравить его превосходительство да пожелать легкой икотки.
Все схватились за животы. Не смеялся только шпик, еще ниже надвинувший на глаза свой картуз.
— А тот дурень с козой как попал сюда?.. Не сказал — чей он и как его зовут?
— Тут впору забыть, как тебя самого зовут, — ответил бородатый кучер, — а вы хотите, чтобы мы всех козлятников знали.
— Да он к нам по делу наведался: хотел козу на коня поменять, — снова нашелся Мефодий. — Я сперва было согласился обменять на левую пристяжную, да коза больно норовистой оказалась.
Снова раздался взрыв хохота. Легавый явно чувствовал себя не в своей тарелке и пытался оправдаться:
— Вы думаете, он мне нужен с его козой?! У меня со своей мороки не оберешься. Еще в обед мой хлопец повел пасти козу, — явно придумывал шпик, — и как сквозь землю провалился… Вот и подумал: может, это моего сюда занесло… а вы на смех поднимаете…
— Тогда скажу вам откровенно, — продолжал Мефодий, — плохи ваши дела… Видно, тот хлопец, что здесь был, украл козу у вашего пастуха и теперь прячется с ней по дворам. Ваш парень ищет пропажу, а вы ищете его и козу — на всю ночь хватит игры в прятки…
Сыщик, ничего не говоря, ретировался, но еще долго в его ушах звучал дружный смех кучеров.
В то время как Григорий с помощью двух ведер воды снова стал похож на себя и потом улегся спать, в губернаторском доме все еще продолжался бал. А усталые кучера клевали носом в дальнем углу двора возле лошадей.
Широкая аллея Потемкинского парка привела Степана и Григория к каменистому берегу реки.
— Здесь и подождем, — сказал Степан.
Они прогуливались по берегу, притворно-равнодушно поглядывая то на небо, то на парк, а у самих от напряженного ожидания гулко стучали сердца.
Григорий рванулся было к мужчине, который показался ему тем, кого они ждали, но Степан решительно остановил его:
Постой, не спеши. Надо спокойно, будто гуляем…
Когда вечернее солнце коснулось поверхности днепровской воды, на крутом склоне показался высокий, щегольски одетый мужчина с тросточкой. Глаза обоих хлопцев на миг впились в стройную фигуру незнакомца. Сдерживаясь, чтобы не кинуться ему навстречу, сели на камень у самой воды. Искоса поглядывая на него, видели, как он беззаботно, не спеша приближался к ним.
Подойдя, молодой человек остановился, задумчиво посмотрел вдаль и будто между прочим спросил:
— А что это вы тут сидите, хлопцы?
— Закатом любуемся, — ответил Степан.
— Лучше смотрите на восход солнца… Голос у него приятный, спокойный.
— Лучше? Но впереди ночь.
— После ночи наступает рассвет.
Пришедший не торопясь достал из бокового кармана сложенный листок и, приветливо улыбаясь, протянул его Степану:
— Чтоб быстрей рассвело. До свиданья!
И с видом беспечного гуляки зашагал к парку. Степан повернулся к Григорию:
— Вот мы и начали свою драку, только не кулаками и не с помощью козы…
Григорий потупился:
— Ладно уж корить… Лучше скажи, что делать дальше.
— Сейчас мы отнесем это письмо поднадзорному Лалаянцу — он отбывает в нашем городе ссылку. Еще молодой, но столько вынес! За ним охотилась полиция, он сидел в петербургской одиночке.
— А за что?
— За агитацию и распространение запрещенной литературы, в которой написана правда о рабочем
