Стая довольно быстро пересекла овраг и следом за вожаком потрусила через заснеженное поле. Конечно, у меня в распоряжении было ружье и несколько патронов, но волчья стая была слишком многочисленной и заставила меня изрядно поволноваться. Мы со вторым караульным еще надеялись, что все обойдется, что нам не придется поднимать тревогу и вызывать сержанта, хотя волки двигались прямо на нас. Стая приближалась, подходила все ближе и ближе…
Волки очень разумные звери! Может, это покажется глупостью, но я был абсолютно уверен — они знали, мы не начнем стрелять без серьезного повода. В противном случае стая не рискнула бы приблизиться к людскому жилью вплотную. Зверей отделяло от нас не больше десяти метров! Вожак стаи и еще несколько смельчаков ощерились на нас, сверкнули клыками и принялась поглощать объедки. Еще пара волков осталась стоять и не спускала с нас глаз, как пара опытных охранников.
Именно в этот момент сержант Сугано почуял, что происходит что-то неладное, кликнул на подмогу трех человек и стал медленно двигаться к нам на помощь. Но волки не обращали на посторонние шумы никакого внимания, они продолжали торопливо есть, только звериные часовые не сводили с людей зорких глаз. Мне сложно сказать, сколько времени прошло. Волки продолжали трапезу до тех пор, пока их вожак не вскинул голову и снова не огласил окрестности долгим протяжным воем:
— Ууууууууу… Ууууууу… Уууууу… — Стоило голосу матерого хищника разнестись над долиной, как вся стая немедленно прекратила свои занятия и замерла, навострив уши. Думаю, многие хищники с удовольствием продолжали бы ужин, но волчья стая очень похожа на обычную городскую банду, и приказ вожака — такой же закон для волков, как слово главаря для уличной шпаны.
По зову вожака, как по сигналу, звери потянулись обратно в горы, они то и дело оборачивались и бросали на нас злобные взгляды. По сути, волчья стая была отлично организованным сообществом — мы вместе с сержантом наблюдали их отступление с определенной долей восхищения. Обычно хищники не вызывают симпатии, но то, как вели себя эти волки, убедительно доказывало — хищники достойны уважения не столько за грубую силу, сколько за острый ум!
Стая уходила все дальше, силуэты зверей терялись в темном овраге, а потом и вовсе исчезли из нашего поля зрения. Напрасно мы ждали, что волки снова появятся на вершине холма. Видимо, вожак увел свой клан в леса другим маршрутом.
Той зимой волки больше не появлялись.
Так, день за днем, мы пережили зимние холода. Пришла весна, на склонах холмов появилась робкая зеленая поросль, и солдатская жизнь стала совершенно невыносимой. Догадываетесь, что я имею в виду?
Нас начали всерьез мордовать строевой подготовкой и прочими тренировочными занятиями на полигоне. Пока стояли морозы, солдат не выводили за пределы внутреннего двора в казармах, но стоило пригреть солнышку, а травке пробиться сквозь скудную землю, и строевые занятия сразу же перенесли на полигон у подножия холма. К тому же наш старый полковник на полном серьезе вбил себе в голову, что семьдесят пятый полк непременно должен быть образцом для остальных воинских подразделений по части строевой подготовки. Для солдат наступили скверные времена — офицеры муштровали нас изо дня в день, с утра до поздней ночи, не оставляя ни минуты на роздых. Я был сыт этим армейским дерьмом по горло!
К концу лета мое терпение окончательно истощилось. Я больше не мог выносить бесконечную муштру и решил сбежать из армии. Сейчас об этой наивной самонадеянности даже вспомнить смешно, хотя людям, не заставшим довоенного времени, сложно понять, что дезертирство в те годы приравнивалось к серьезным воинским преступлениям. Для самого пойманного дезертира дело заканчивалось легко и быстро — трибунал, расстрел на месте, и все. А вот семье уже после его смерти приходилось по-настоящему туго. Люди жестоко третировали родственников “предателя” — их объявляли “лишенными гражданства”, подвергали всяческим издевательствам и вполне могли затравить до смерти. Зачастую обреченной семье приходилось покинуть страну, лишь бы уцелеть. Ни одному здравомыслящему человеку и в голову не пришло бы сбежать из армии, потому что в любой японской семье, проводившей сына в армию, предпочли бы увидеть сына павшим на поле брани, чем узнать, что он — дезертир.
Но в юности мне были неведомы сантименты на семейную тему, поэтому я всерьез задумал сдернуть из армии куда подальше. На словах побег выглядел весьма просто, а на деле дезертировать означало навсегда забыть о возвращении в родную Японию, во всяком случае, о возвращении легальным путем. Поэтому, прежде чем сбежать из армии, надо было подобрать подходящую страну. Проще и быстрее всего из расположения нашей части можно было пробраться в Маньчжурию.
Маньчжурия начиналась сразу за пограничной рекой Туман, и, чтобы оказаться там, достаточно было переправиться на противоположный берег
По счастливому стечению обстоятельств, меня как раз перевели в оружейные мастерские, там приводили в порядок и при надобности чинили поврежденное оружие и прочую солдатскую амуницию. От каждого взвода в оружейные мастерские командировали по несколько подходящих бойцов, и они обслуживали оружие своего взвода, таким образом, в мастерских набиралось человек по двадцать работников.
В армейскую экипировку входили ружья, оснащенные штыками. В условиях мирного времени лезвия штыков были затуплены, хотя рабочих из оружейных мастерских обучали пользоваться специальными точильными станками, чтобы у них был навык заточки штыков на случай угрозы военных действий.
Откомандированные в оружейные мастерские солдаты имели два существенных преимущества. Во- первых, они были избавлены от всех этих “кругом-бегом-шагом марш” и прочих строевых издевательств на парадном плацу, а во-вторых, они могли общаться друг с другом более-менее свободно. В казарме или в любом другом месте на территории части младшие офицеры не спускали с новобранцев глаз, к тому же среди солдат было полно доносчиков и стукачей. Но в оружейных мастерских никто не надзирал за работниками, во всяком случае, пока те были заняты делом, да и шум шлифовальных машин помогал держать разговоры в секрете, это было очень удобно. Строго говоря, именно в мастерских я близко сошелся с двумя другими ребятами — Немото Юсаку и Канадзава Рюкити — втроем мы замыслили побег Канадзава был сыном школьного учителя и неплохо знал жизнь в Китае. Во всяком случае, рассказывал парень о Китае как по писаному, будто сам там уже побывал раз сто.
В те годы в Японии широко бытовала такая легенда — якобы стоит попасть в Маньчжурию, как станет возможно достичь всего и сразу. Многие верили, что за морем для любого откроются пути к богатству, власти и почету. Помнится, в моду вошла веселая песенка:
И Маньчжурия быстро превратилась в нечто, напоминающее отстойник для человеческих отбросов. Страну раздирали на части воинственные мелкопоместные князьки, бандиты, мошенники, преступники рангом помельче и просто темные личности, которые что хотели, то и вытворяли. Это неудивительно, ведь в тогдашней Маньчжурии даже нормального правительства не было, так что каждый пробивался к вершинам власти как умел. Многие японцы, отчаявшись наладить нормальную жизнь дома, лелеяли надежду разбогатеть — и перебрались на материк. Конечно, значительная часть этих “ловцов удачи” рано или поздно превращалась в обыкновенных бандитов и достигала известности в этом качестве. Например, рассказывали про некую воинственную даму “Окику из Маньчжурии”, под командованием которой, по
