тайну за семью печатями, и её не распечатать никому и никогда. Неужели и вправду вся эта болтовня о никчёмности жизни для него имела высший смысл? Ну можно издеваться над простаками, ну эпатировать тёмный народ. Однако не до такой же степени? Из этой шутки не было обратного хода, и сего не мог не знать Карасёв.
— А что касается того света, — снова забубнил над ухом Рындин, — я эту версию отработал и, можно сказать, поставил окончательный крест. Проверил лично: есть тот свет, или его придумали сочинители, такие, как наш покойный. Сообщаю: вчера я специально сходил в планетарий, стоял два часа, изучал карту Вселенной. Прикинул всё. Так вот, там для того света попросту нет ни одного подходящего места. Я к тому, чтобы вы твёрдо знали, на тот случай, если пойдёте на встречу с Карасёвым.
— Я это учту, — иронически ответил Фаянсов.
— И правильно сделаете, — похвалил капитан, не заметив иронии.
После того как директор завершил панихиду и два рослых могильщика, дотоле равнодушно курившие в стороне, взяли крышку, готовясь навечно скрыть Льва Кузьмича от живых, произошло нечто невообразимое, из толпы вылетела Эвридика, на ходу распустив свои волосы, кинулась на грудь Карасёва и по-бабьи заголосила:
— Ой, на кого вы меня оставили, Лев Кузьмич?! Ой, дорогой вы мой, ненаглядный! Что я без вас буду де-ла-ать?
«Значит, она солгала, — несколько уязвился Фаянсов. — Её визит к Льву Кузьмичу не обошёлся сценарием и хлебом, и тем более колбасой».
Эта выходка удивила не только его, видно, она оказалась сюрпризом и для остальных студийцев.
После некоторого замешательства, парни из постановочной группы Карасёва ухватили Эвридику под мышки и оттащили от гроба. Когда её вели мимо него, Фаянсова, она вырвалась из их рук и уткнулась лицом в плечо Петра Николаевича, снова запричитала:
— Ой, Петенька, остались мы одни! Что с нами будет?
— Вера, успокойся. Ну хватит. Потечёт тушь, станешь некрасивой, — припугнул Фаянсов, невольно гладя её по голове.
— А я плачу без слёз, — сквозь рыдания пояснила Эвридика и вдруг поинтересовалась: — А ты считаешь меня красивой?
— И не только я, поэтому возьми себя в руки. На тебя смотрят, — посоветовал Пётр Николаевич, косясь на стоявшего рядом Рындина.
Капитан не сводил с них глаз, и во взгляде его читалось открытое удовлетворение, словно Эвридика и была той связующей ниточкой, которую он наконец-то зацепил.
— Вот и хорошо, что смотрят, — подняв голову, вдруг практично молвила Эвридика. Глаза её и впрямь остались сухими. — Пусть видят, что и у него, как у людей. А то получается, будто он никому не нужный, — сказала она, поправляя причёску. И затем, исполнив свой долг, вместе со всеми досмотрела завершение похорон.
Когда могильщики снова подняли крышку и положили на гроб, Фаянсову померещилось, будто в последний момент, прежде чем навсегда исчезнуть, Карасёв слегка качнул головой, приглашая его за собой. Но куда?
Бросив по горсти земли на могильный холм, сослуживцы Карасёва отправились к Эвридике справлять поминки. В автобус-катафалк загрузилась в основном студийная молодёжь, к ним присоединился и кое-кто из тех, кто был постарше: сама Эвридика, Фаянсов и два-три режиссёра и редактора.
Прежде чем подняться в машину, Пётр Николаевич уже по привычке оглянулся, посмотрел, где его сыщик. Однако Рындин куда-то незаметно исчез, что проделать на открытом всем взорам пространстве было не столь уж просто, если ты не волшебник, а всего лишь смертный милиционер.
Но Фаянсов поспешил, заочно распрощавшись с участковым. Выйдя из автобуса возле дома Эвридики, Пётр Николаевич снова увидел свою клетчатую тень. Капитан вёл наружное наблюдение, обосновавшись на противоположной стороне улицы, за тонким стволом молоденького тополя.
«Ну, примчаться сюда он мог и на такси. Но вот откуда ему известен адрес Эвридики? Вряд ли капитан стал бы тут же, на кладбище, наводить справки. Значит, его сети захватили и карасёвского помрежа. Ведь Рындин сидит, а точней, стоит в своей засаде никак не менее пяти минут», — прикинул Фаянсов.
Участковый и вправду всем своим как бы безразличным видом старался убедить студийцев в том, что бьёт на этом месте баклуши чуть ли не с самого утра. Но глаза его туманились тоской. Уж так ему хотелось просочиться в квартиру Эвридики, в своего рода логово, да он не знал, как это сделать, — наверное, ссылаться на сей раз на служебную необходимость казалось ему неуместным.
— Товарищ капитан, идёмте с нами! — позвала его Эвридика.
Рассекреченный Рындин прикинулся, будто приглашение относится к кому угодно, только не к нему лично, и проявил живейший интерес к узорам на светло-зелёной тополиной коре.
— Какой застенчивый милиционер. Скажи, что его никто не укусит, — приказала Фаянсову Эвридика. — А то неудобно выходит. Он тоже хоронил, как и все.
— А почему именно я? — запротестовал Фаянсов, уже сытый общением с Рындиным.
— Ты сейчас хозяин, как и я. И потом у меня ключи, я должна открыть квартиру, — напомнила она и повела в дом гостей.
Фаянсов нехотя побрёл через дорогу. А капитан уже изучал нижнюю ветку дерева, скрупулёзно пересчитывал листья: один… два… Пётр Николаевич подошёл к нему на счёте двадцать.
— А, это вы? — будто бы удивился Рындин. — А я тут случайно забрёл. Гуляю вот, дышу свежим воздухом.
— Что же вы так и будете маяться под этим деревом? Я, может, там просижу до утра. Пойдёмте! Заодно помянете Карасёва, — предложил Фаянсов.
— Не могу. Я и сейчас на службе, — со вздохом отказался Рындин.
— А вы её там и несите. Смена боевого поста. А пить… пригубите за память, как и я.
— Может, и верно, — обрадовался Рындин и, подмигнув, пошутил: — А вдруг вы проговоритесь? Вот и недостающее звено.
Но в подъезде он засомневался:
— Всё-таки неудобно. Не по-человечьи. Вы ему свои люди. А кто я? Участковый?
— Зато вы его небось вытаскивали из петли.
— Пришлось мне, — скромно признался Рындин.
— Значит, вы ему не чужой.
— Мужчины-то были — я и слесарь. Понятые — обе дамы. И все чуть ли не в обмороке. Хоть откачивай самих, — охотно пояснил капитан, поднимаясь по лестнице следом за объектом наблюдения.
Эвридика тотчас взялась за него, Фаянсова, отвела в ванную, заставила исполнить старый обычай — омыть после кладбища руки, затем опоясала его талию весёлым, в цветочек, фартуком и, со словами «работай, ты здесь хозяин», подключила к кухонному делу, он резал сыр, колбасу, открывал консервы и бутылки, точно не было рядом молодых людей. А те да и прочие гости, будто приняв её игру, чуть что шли к нему с поклоном: «Хозяин, где взять то-то и то-то?.. Хозяин, нужен ещё один стул». А глупая ученица монтажёра заехала дальше всех, ахнув: «Ах, Вера Юрьевна! А вы с Петром Николаевичем так вместе и смотритесь, ну чем не муж и жена!» «Помолчи, не выдумывай!» — как бы рассердилась, прикрикнула Эвридика. Всё это говорилось с юмором, но шутки шутками, а кто-то мог принять и всерьёз, опасливо думал Фаянсов. Хотя бы тот же капитан. А он, бравый участковый, слегка оробел, ходил за ним по пятам, только не держался за полы пиджака, а когда сели за накрытый стол, составленный из двух — столового и кухонного, — втиснулся рядом с ним.
Пока рассаживались, возникла пауза, и Фаянсов исподтишка оглядел комнату. В ней с той поры ничто не изменилось, разве что на одной из стен образовалось голое место. Фаянсов напряг память и вспомнил, что там висела фотография Эвридики, где она красовалась в серьгах и цыганской шали.
Наконец за столом установился порядок, провозгласили «за упокой», Фаянсов пригубил рюмку и поставил на стол. Глядя на него, то же самое сделал и Рындин. Но на него зашумели:
— С Петром Николаевичем всё понятно. Он у нас оригинал. А вы-то что? Нет, вы должны помянуть от
