Вид вокруг был такой, словно Пётр Николаевич летел в самолёте на высоте двух-трёх километров и сидел у окна. Только не было самолёта, а значит, и окна. А в остальном впечатление совпадало: точно так же плыли мимо одинокие с розоватыми спинами облака, а выше в иссиня-чёрном небе мерцали россыпи звёзд, внизу там-сям вспыхнули электрические огоньки, сначала в домах, потом зажглись ровные линии — в городе включили уличные фонари.
— А вы эффектно провернули свой номер! Я-то, признаться, держал вас за простака. Так красиво сбросить свой кокон. Вот, мол, как я ухожу! Нате вам! Молодец! Молодец! — завистливо похвалил Карасёв. — Мне бы, наверное, тоже следовало помараковать над финалом. Да что после драки размахивать руками? Экий прок?
— Я не специально. Всё вышло вдруг, — смутился Фаянсов. — Да и что я сделал такого? Ребёнок-то небось тоже…
Он посмотрел, нет ли рядом мальчишки.
— Жив он. Вы его спасли «ценою собственной жизни». Так напишут в газетах. «Последним нечеловеческим усилием…» Малец вцепился в сваю, что твой моллюск. И знаете, кто его там нашёл? Наш друг капитан Рындин. Он шёл за вами, как сыскной пёс.
— Значит, я не напрасно… Но на моём месте точно так поступил бы каждый, — заученно возразил Фаянсов.
— Ах вы, невинная скромность! Ничего, день-два, и станете
Фаянсов разглядел далеко внизу берег затона и совсем игрушечный причал. В затоне кувыркалась, исчезала под водой и возникала вновь крошечная фигурка.
— Хотите полюбопытствовать поближе? — предложил Лев Кузьмич.
— Если это возможно! — горячо воскликнул Фаянсов.
Ему подумалось, а вдруг этот добрый Рындин найдёт его? Тогда он вернётся в своё тело, встанет, отожмёт штанины и полы пиджака, расчешет мокрые волосы и пойдёт к себе домой.
— У нас всё возможно, — между тем самодовольно ответил Карасёв.
И Пётр Николаевич не заметил, как он очутились у кромки воды. Это вышло само собой.
Он увидел на пепельном песке разбросанные в спешке клетчатый пиджак и чёрные остроносые туфли Рындина. А потом на водной поверхности появился и сам капитан. Сначала венчиком всплыли его тёмные волосы и треугольный конец багрового галстука, а затем с шумным плеском и фырканьем вынырнул и весь участковый.
— Я здесь! — крикнул Фаянсов и засигналил руками, то есть тем, что раньше руками было.
— Он вас не видит и не слышит. Вы — дух, — пояснил Карасёв.
Тяжело подышав, Рындин набрал полные щёки воздуха и снова ушёл на дно, показав большие косолапые ступни в бежевых носках.
Малыша не было видно, но зато со стороны бараков всполошённо бежали люди.
А Рындин нырял и нырял. Так в зоопарке резвится морж, исчезая и вновь являясь зевакам.
— Попробуйте взять левей! — лихорадочно закричал Фаянсов, когда Рындин в очередной раз вырвался из пучины.
— Он найдёт и без вас. Этот человек, если взялся, отыщет. Но вам лучше уйти сейчас. Зрелище будет малоприятным. Одним словом, утопленник, — скривился Лев Кузьмич.
Пётр Николаевич вспомнил описание утопленника, прочитанное им когда-то в каком-то романе, содрогнулся и тотчас вместе с Карасёвым очутился на прежнем месте, вдали от затона, откуда ничего не было видно.
— Но а как же мне тогда вернуться на землю? — спросил Фаянсов и тем самым в отчаянии признался в своих надеждах.
— Я догадывался, на что вы рассчитывали, но отсюда нет обратной дороги… Да не вешайте носа, Фаянсов. Чёрт вас возьми! Обещаю: вам здесь придётся по душе. Душа по душе! Звучит? Идёмте, я всё покажу, — тоном старожила проговорил Карасёв. — Хотя у нас эти «идёмте», «тут» и «покажу» — обозначения условные. Всё находится в одном месте и происходит в одно и то же время.
Лев Кузьмич был бодр, деятелен, уже освоился в этом мире, словно жил в нём тысячи лет. И мир этот действительно не имел ни времени, ни расстояний. Все были рядом и в то же время далеко, во дне миллионнолетней давности и в сегодняшнем дне. Всё вокруг было заполнено душами некогда живших на земле людей. Вот он Сократ, там Пётр Первый, а рядом прошла… проплыла… пролетела… в общем, неизвестно как это назвать… словом, рядом проследовала умершая этой зимой дворничиха Петрова. А затем он увидел вдали, за миллионы световых лет и вместе с тем близко, казалось, только протяни руку, увидел… Иисуса Христа! Иисус сидел в компании своих учеников. Живописная группа будто только что сошла с полотна эпохи Возрождения. Лишь не хватало библейского пейзажа — райских кущ или холмистой долины в предзакатных фиолетово-чёрных тонах.
— Но если Он… Значит, всё это Царство Небесное? — пробормотал Фаянсов, единожды читавший Библию, как памятник древней культуры.
— Можешь называть его как угодно: Царство, Тот свет, ноосфера. Главное, он есть, — беззаботно ответил Карасёв, видно, не утруждая себя здешними загадками.
— Правда, Петенька, правда! Это Царство Небесное!
Бабушка! Она совсем не изменилась, такая же черноглазая седая дама. Словно бы и не было всех этих лет.
— Кому что, — усмехнулся режиссёр. — Кто-то даже изобрёл гипотезу, будто мир этот, и тот, откуда вы, Пётр Николаевич, только что прибыли, всего лишь эксперимент, и ведётся он жильцами третьих миров. А мы с вами как бы подопытные макаки.
«И всё равно надо было креститься. Ах, зачем я ушёл?» — посетовал на себя Пётр Николаевич.
— Не жалей! Ты поступил разумно, отказавшись от крещения, — возразил ему Иисус, приветливо улыбнувшись.
Теперь он и впрямь оказался рядом.
— А, это вы, — без всякого почтения сказал режиссёр Христу, для него и здесь не было авторитетов.
Фаянсову даже стало неловко за своего сослуживца.
— Тогда мне всё понятно, — продолжал Карасёв, обращаясь уже к нему, Петру Николаевичу. — Ты увидел его и прозрел. А он, между прочим…
— Лев Кузьмич, погодите. Мы ещё к этому придём, — мягко, ничуть не обидясь, остановил его Иисус. — Так вот, Пётр Николаевич, коль есть сомнения, лучше этого не делать. Крещение ещё не всё. Для кого-то оно и вправду род страховки. Важно верит человек или не верит. А ты веришь, — и Он сказал бабушке: — Теперь ты можешь успокоиться. Твой внук верит. И он это уже доказал. Теперь оставь нас, мы поговорим. У вас с ним впереди вечность.
— Да, теперь мы вместе. Пусть Бог к тебе будет милостив, — пожелала бабушка Иисусу и удалилась куда-то.
Фаянсов встретил иронический взгляд Карасёва и откровенно признался Христу.
— Вы ей сказали неправду. Я не верил. И тогда, и теперь сомневаюсь, даже видя Вас. Просто у меня сейчас всё перепуталось в голове. Какой-то винегрет. Иначе бы я спросил: «Бог, если Ты есть, почему Ты это допустил?» Ладно, бо… прости… шут со мной, но ребёнок?..
— Однако ты его спас, — возразил Иисус.
— А что всё я? — невольно обиделся Фаянсов. — Я ничто?
— Ты — человек! Я знаю: многие в беде меня упрекают, шлют хулу. Но я ничем не могу помочь. Ни тебе, ни тем, многим, — признался Христос. — Я тоже всего лишь человек. Это и хотел тебе сообщить Карасёв. Не так ли, Лев Кузьмич?
— Да, некоторые историки утверждают, будто некогда жил человек по имени Иисус Христос, — подтвердил Карасёв. — Только человек.
— И в Библии обо мне сказано: «сын человеческий».
