— Ты… ты горишь, Анна. Ты спасаешь его.
Инстинктивно я повернулась к кресту, и на мгновение увидела на нём Григория. Тряхнула головой. Иисус узнал меня в толпе и улыбнулся с креста.
— Анна! — окликнул знакомый голос.
Я увидела Фому. В тот же миг сердце куда-то провалилось, и на его месте образовалась чёрная дыра. Я едва устояла на ногах — спасибо Марии, которая вовремя поддержала меня за руку.
Он быстро подошёл ко мне. Других учеников почему-то не было, и я не осмелилась спросить Фому. Его взгляд был красноречив, на лице не отражалось ни капли сомнений.
— Это правда? — спросил Фома.
— Зачем тебе мой ответ?
— Потому что Иуда повесился. Все наши братья поверили ему.
— Но почему вы не поверили Учителю? — не поняла я.
— Потому что нам надо решить: кто продолжит его учение на Земле, и будешь ли ты среди Избранных.
— Как он скажет, так и будет.
— Он уже сказал. Он указал всем нам, но мы сомневаемся в тебе.
— Но он не сомневается во мне!
— Это уже неважно. Через несколько минут он умрёт и не сможет помешать Петру убить тебя.
Я оттолкнула стражника и быстро подошла к кресту. У меня на шее висел маленький медный сосуд для масла, я сняла его и поставила на песок. Кровь из ран Учителя закапала в него.
— Что ты делаешь? — вооружённый римлянин подошёл ко мне.
У него было лицо Григория, испуганное и уставшее. Повинуясь незнакомому инстинкту, я взяла маслёнку, промокнула указательный палец в крови и начертила крест на лбу этого человека.
— Живи, — сказала я ему.
— Анна! — Учитель звал меня.
Вооружённый человек растерянно шагнул в сторону, но подошёл Фома.
— Ты хотела о чём-то спросить?
Превозмогая промозглый стыд и беспощадное чувство вины, я подняла взгляд. Иисус смотрел на меня сверху вниз, очень ласково и предельно нежно — так смотрит любящая мать на только что родившееся дитя.
— Учитель, я не предавала тебя. Но мои братья считают иначе. Они хотят покарать меня.
— Они не ведают, что творят. Прости им, как я простил.
— Я должен знать правду, — обратился к распятому Фома.
— Но станет ли тебе легче от неё?
— Станет, Учитель. Ты видишь, здесь только я и Анна. Остальные ученики не пришли.
— Правда в том, что никто не предавал меня, — сказал Иисус.
— Не может быть… я не верю! Иуда сказал перед смертью, что это сделала Анна!
Будто целый мир упал с плеч. Теперь уже было всё равно, что сделают со мной ученики. Мне достаточно искреннего, ясного взора Учителя, чтобы понять его последний урок, и я припала к подножию распятия в молчаливой благодарности за всё… прекрасно понимая, что никакими молитвами мне не выразить этой безумной, всесжигающей, всепрощающей благодарности… за Его Любовь.
Меня тронули за плечо, я оглянулась, но это был не Фома.
— Мария… — прошептала я.
— Пора, Анна, — сказала она. — Пошли. Я спрячу тебя, никто не найдёт.
— А Фома?
— Фома единственный, кто может стать на нашу сторону, и я попытаюсь его уговорить.
— Спасибо.
Я подхватила сосуд с кровью Иисуса, прикрыла его и сунула в руку Марии:
— Сбереги это.
Я не могла не обернуться, чтобы взглянуть на Учителя.
— Мы встретимся, — прошептали его губы, и я была уверена, что никто, кроме меня, не слышал его последних слов.
Платье дымилось и почти совсем сгорело — как я могла не заметить? Но этого не замечал никто вокруг, и Мария вела меня, обнажённую, по улицам города. Я не понимала, как шла, потому что совсем не чувствовала ног. Пару раз я глянула вниз — стоп не существовало, и я просто парила, не касаясь земли.
Мы оказались на одной из рыночных площадей Иерусалима. Посреди неё горел огромный костёр, и я дёрнула Марию за рукав:
— Давай остановимся! Что это?
— Анна, нам нельзя останавливаться. Нас могут найти.
— Погоди, это же сжигают Книги! — я вырвалась и побежала, но тут же остановилась, заметив Андрея, Петра и других.
Вокруг костра собиралась толпа любопытных, а ученики вытаскивали из мешков сопротивляющиеся Книги и кидали в костёр. Густой чёрный дым уходил в безоблачно бездонное небо.
«Ерунда какая-то, Учитель не писал Книг! — подумала я. — И откуда могли взяться Книги на этой площади, в эпоху Иисуса Назаретянина, когда ещё не изобрели даже бумагу?»
— Все слова — ложь! — кричал Андрей в толпу, доставая очередную Книгу и тряся ею над головой.
— Не позволяйте себя обманывать! — вторил Яков, горящим взором окидывая находящихся неподалёку равнодушных солдат.
Мне это только кажется? Почему моё тело медленно исчезает? Почему я перестаю чувствовать свои ноги? Почему я почти не чувствую своё лицо? Мне это только кажется.
На свой страх и риск я подкралась к мешку Якова и выдернула из него одну Книгу. Но меня снова подхватила под руку Мария и быстро увела с площади. Некоторое время мы бежали, пока я не сказала:
— Стоп, подожди! Может, мы зря бежим.
И, наконец, посмотрела на Книгу. Она висела в воздухе на моих уже невидимых, почти метафорических руках… Может быть, я сплю, но скоро проснусь и удивлюсь тому, что я на самом деле существую.
«Безусловная Любовь» — было написано на обложке Книги, но имени Автора я не увидела. Я открыла первую страницу — там почему-то находилось зеркало, и я заглянула в него.
«Безусловная Любовь» — было написано на моём лице, которое плавно растаяло, когда зеркало приблизилось.
И мне стало по-настоящему страшно.
— Мария, что со мной?
Мария улыбнулась. Откуда я знаю её?
— Ты горишь… горишь… горишь…
Она отобрала Книгу и спрятала в заплечный мешок, затем помахала рукой у меня перед глазами.
— Я здесь, со мной всё в порядке, — откликнулась я.
— Я тебя плохо вижу. Пойдём.
В мешке Марии было тепло и уютно.
На какое-то мгновение глаза самопроизвольно открылись. Огонь… вокруг меня, внутри меня, везде и всюду огонь… согревающее и спасающее пламя. Кто сказал, что гореть — это больно? Всё наоборот, вода для Книги — боль, а огонь…
— Неси котелок, сейчас воду вскипятим.
Они читают мои мысли? Что ж, здорово. А если я спрошу, как там Мухомор, мой четвёртый Читатель?
— Он приходит в себя, — донёсся далёкий женский голос.
