69. Объесться до тошноты клубникой.
70. Включить на очень большую громкость музыку и слушать под стук соседей с наслаждением.
71. Плакать три часа подряд.
72. Ни с кем не разговаривать сутки из-за обиды.
73. Сорвать крапиву голыми руками.
74. Петь в ванной.
75. Станцевать канкан.
76. Выступить сольно на сцене перед огромным количеством людей.
77. Сфотографировать животное.
78. Испечь торт.
79. Сфотографировать небо.
80. Биться об стену.
81. С улыбкой слушать полный бред от другого человека.
82. Сходить на концерт «Чайфа».
83. Публично и нагло выплюнуть жвачку.
84. Пытаться покончить с собой.
85. Порезаться бумагой.
85. Побриться налысо.
86. Пытаться плавать там, где тебе по колено.
87. Получить в подарок красивую фарфоровую куклу.
88. Упасть с лестницы.
89. Найти новое ощущение.
90. Надеть свадебное платье.
91. Прочитать большую книгу за несколько часов.
92. Перемыть гору посуды.
93. Найти в себе силы жить.
94. Рассказать тайну про себя.
95. Просидеть в комнате, не включая свет, до самой темноты.
96. Заснуть в обнимку с мягкой игрушкой.
97. Поговорить по телефону с совершенно незнакомым человеком.
98. Кататься взрослым на качелях.
99. Пообщаться с афроамериканкой.
100. Стать собой.
— Сколько вас здесь в зале? — начал Прозорновский, и все удивленно осмотрели зал. — Около ста пятидесяти человек, правда? Представьте, что вас всех убили. Просто подумайте об этом. Вот вам, например, — Прозорновский подошел ко второму ряду зрителей и обратился к мужчине в кашемировом свитере, — вам, например, оторвало ноги, и вы, обезумев, пытались воткнуть их обратно, но истекли кровью. Вам, например, — Прозорновский повернулся к даме с декоративной собачкой в руках, — вам оторвало нижнюю часть челюсти, и контуженная, вы выстрелили себе в голову. Вам, к примеру…
— Так, адвокат, прошу вас прекратить, это не относится к сути дела, — вмешался судья.
— …А вашего, — агрессивно и громко повернулся адвокат к судье. — Вашего сына-срочника «духи» повесили за ноги и кидали в него армейские ножи.
— Я выношу вам последнее предупреждение, — вспылил судья.
— О, вам не нравится… Вам неприятно… — Прозорновский стал спокоен, даже вял. — Знаете, что самое страшное, — он повернулся в телекамеры, — самое страшное то, что вы настолько пресытились ужасами и смертями, что кровь и боль людей в теленовостях вы считаете ненастоящей. Думаете, что они понарошку там орут, понарошку умирают с кровавыми соплями в собственной моче.
Судья замахнулся молотком, чтобы ударить по столу и остановить адвоката, но увидел в углу Фрайфмана, показывающего ему кулак. Проглотил слюну и аккуратно положил молоток рядом.
— Вас здесь сто пятьдесят человек, — продолжал Прозорновский, — а в Афганистане погибли четырнадцать тысяч советских солдат. Сто таких залов!!! А теперь скажите мне, за что? За что их там вспарывали? За что десятки тысяч солдат, таких как Дмитрий, — он показал рукой на Мейерхольда, — вернулись домой калеками. Инвалидами с оторванными руками. А вы, своими правилами общества, отрываете им здесь головы.
Прозорновский повернулся к Мейерхольду:
— Мейерхольд, скажи, сколько раз ты пытался устроиться на работу?
Мейерхольд смотрел молча и грустно.
— Много раз, скажу я вам за него, — резко продолжил Прозорновский. — Судья, — и резко повернулся к судье. — Как вы думаете, сколько раз его взяли на работу?
Судья покосился на молоток, потом на Фрайфмана.
— Даю подсказку, — поняв, что его не заткнут, продолжил адвокат. — Ни разу. Ни о-о-оного ра-а-азу! Почему? Отвечаю: потому что общество боится ветеранов — они же контуженые, считает.
Прозорновский подошел близко к зрительскому залу и посмотрел в объектив телекамеры.
— Кто же мы такие? Отправили молодых ребят, порвали их, а теперь прячетесь от них. Эй, мертвые люди…
— Мы их не отправляли! — раздалось из середины зала, кажется, опять Пенкин.
Тут вскочил Сергей с первого ряда. Он все время нервно сидел на стуле, нервно отрывал деревянное покрытие и успел нервно загнать себе занозу в ладонь… Словом, он нервно вскочил.
— Вы нас не отправляли, конечно, не отправляли! Просто-напросто — послали! А когда в 79-м Сахаров выступил на съезде в нашу поддержку, когда он выступил против ввода войск в Афган, вы тоже нас не отправляли, — нагло и жестоко бил Сергей. — Только Сахарова тогда сослали в ссылку, в Горький, а вы нас не отправляли… Нет, куда там… И Сахарова не отправляли… Забились в свои дыры, у крыс хоть носы видно, а вы и носы свои трясущиеся в советские жопы позапихивали…
— Тишина в зале!!! — закричал судья. — Иначе дело будет рассматриваться в закрытом заседании.
Прозорновский подошел и спокойно попросил Сергея сесть.
— Из-за неуважительного отношения к судье и процессу продолжение заседания переносится на завтрашний день. Начало в десять утра, — гаркнул уставший судья неожиданно для всех, собрал бумаги, украдкой посмотрел на злого Фрайфмана и быстро вышел из зала суда.
После длительного перелета Ричард вышел из аэропорта в десять вечера с кольцом в кармане, бутылкой шампанского в руках и бутылкой виски в желудке. Не стал спорить с таксистами, хоть из принципа раньше никогда на них не ездил, а всегда ловил попутную машину. В этот раз торопился домой.
— С отдыха? — спросил таксист. — Где отдыхали, на Таити? Все нормально?
Ричард думал о чем-то далеком от этой ситуации и не отвечал. Таксист плюнул:
— Не были мы на вашем Таити! — и перестал интересоваться.
В машине Рич перечитал все сообщения, которые отправил Варе за последнее время. Злился на себя за старую злость.
— Скажите, — Рич даже напугал таксиста, неожиданно начав говорить, — а что бы вы сказали любимой девушке, после того как десять дней говорили ей, что она — сука и мразь, что ненавидите ее?
Таксист удивленно посмотрел.
— Это весь список ласковых слов? — поинтересовался он.
— Нет, он большой, а внутри было больше. Хорошо — сдержался.
— Любишь, что ль, ее?
— Очень.
— Так и скажи ей, парень: «Прости меня, моя любовь!»
