Когда Клуфман наконец успокоился, Джакомин произнес:
— Это все, что я хотел сообщить вам, сэр. Я передам исполнителям ваши распоряжения.
— Да. И известите программистов Дантона. Все, что проходит через его ведомство, должно быть подчинено общей цели. Вопрос этот настолько важен, что здесь не должно быть никаких упущений. Сам не пойму, как это я умудрился не предугадать возможные осложнения.
Джакомин отправился к выходу, осторожно обходя ванну. Прочь из этой насыщенной парами атмосферы непроветриваемого помещения. Клуфман с неудовольствием глядел на зеленые стекловидные стены. Он думал, что его должны были бы предостеречь заранее. Дело лиц второго разряда предугадывать все волчьи ямы на его пути. Они должны были уже давно изучить проблему прыгунов во всей ее сложности. Они должны были начать беспокоиться об этом еще с 83-го года! Почему же они не удосужились этого сделать?
Клуфман простил себе то, что просмотрел трудности задачи. Другим же было непростительно — им стоило бы понизить разряд!
Вслух он произнес:
— Представим себе, что могло бы случиться, если бы кто-нибудь вмешался в действия зарегистрированных прыгунов. Не допустив этих чокнутых в прошлое, можно было бы весь современный мир вывернуть шиворот-навыворот!
Хирурги ничего не ответили. За смелость говорить с Клуфманом о чем-либо вне сферы профессиональной компетенции можно было поплатиться разрядом. Они закрыли грудную клетку и ввели оживляющие средства. Тотчас начался процесс приживания нового легкого. Температура питательной ванны начала понижаться, автоматически регуляторы подготавливали Клуфмана к возвращению в состояние независимой подвижности.
Он был потрясен. Не послеоперационным шоком — такого никогда еще не было. Он был потрясен осложнениями, которые чуть не произошли. Вмешательство в прошлое!!! Извлечение прыгунов из временной матрицы! “Предположим, — подумал он с раздражением, — какой-нибудь бюрократ седьмого или десятого разряда по собственной инициативе, пытаясь добиться по службе повышения, забежал вперед решительными действиями и помешал отправлению в прошлое нескольким известным ныне прыгунам. И тем самым перевернул всю структуру причинно-временных связей и безвозвратно изменил прошлое. Тогда все могло быть совершенно иным. Я мог бы стать привратником, техником, продавцом таблеток от головной боли. Возможно, я никогда не родился бы или имел бы седьмой разряд, а Дантон существовал бы на самом деле и был бы на самой верхушке власти. Или могла бы наступить полная анархия — без всяких намеков на Верховное Правление. Все что угодно! Что угодно… Мир мог бы стать совершенно иным. Трансформация подкралась бы, как вор в ночи, и перемена прошлого, естественно, осталась бы не обнаруженной. Я никогда бы и не узнал об изменении своего статуса. Возможно, — вдруг подумал Клуфман, — уже произошло несколько таких изменений”.
Возможно ли это?
Не расстроены ли уже намерения двух-трех прыгунов, бегство которых зафиксировано, каким-нибудь переусердствовавшим служащим? И не произошли ли уже фундаментальные изменения в прошлом, пятьсот лет тому назад, изменения, которые никогда уже не будут замечены? Клуфман внезапно ощутил мучительное чувство нестабильности Вселенной. Вот он, на глубине шестисот метров под землей, живет, как обычно, в самом фундаменте цивилизации, ибо Верховное Правление всегда занимало самый нижний ярус, и располагает вот уже десятки лет такой неограниченной властью, о которой даже мечтать не смели ни Аттила, ни Чингис-хан, ни Наполеон, ни Гитлер. И тем не менее чувствует, как обрываются уходящие в далекое прошлое поддерживающие его корни. Ему стало не по себе от этого ощущения. Какой-то безликий служака, мелкий исполнитель мог в результате одной-единственной ошибки все уничтожить, а он, Клуфман, бессилен предотвратить случившееся. Вполне возможно, что так оно уже и случилось.
“Мне не следовало впутываться в эту затею с прыгунами”, — подумал он.
Но Клуфман привык упорствовать в своих заблуждениях. Он поступил правильно, но не учел всех опасных факторов. Прежде чем напустить свою бюрократическую машину на проводника перебежчиков, ему следовало бы дать твердые распоряжения в отношении вмешательства в прошлое. Он задрожал при мысли о своей уязвимости, которую он сам создал. В любое время после 2486 года сооружение власти, с таким трудом возведенное за многие годы, может быть уничтожено слепым рвением мелкого чиновника.
Уколы десятка автоматических шприцев напомнили ему о том, что он снова теряет самообладание.
— Пришлите ко мне Джакомина! — приказал он.
Джакомин вошел через несколько секунд. Он был озадачен внеурочным вызовом. Клуфман сильно наклонился вперед, наполовину высунувшись из ванны и заставив протестующе взвыть добрый десяток сервомеханизмов в его теле.
— Я только хотел еще раз подчеркнуть, — сказал он, — чтобы было полное понимание моих инструкций. Никаких помех убытию прыгунов. Никаких! Понимаете, Джакомин? Н-и-к-а-к-и-х! Н-и п-р-и к-а- к-и-х о-б-с-т-о-я-т-е-л-ь-с-т-в-а-х! Ясно?
— Понятно.
— Я причинил вам беспокойство, Девид? Не кажется ли вам, что я — болтливый старик, которому давно пора прочистить мозги? Позвольте мне сказать вам, почему я столь обеспокоен этой проблемой. Я контролирую настоящее и, в определенной степени, будущее. Но не прошлое. Каким образом я могу воздействовать на прошлое? Я четко представляю себе, что весь этот отрезок времени мне не подвластен. Признаюсь, что я напуган. Девид, проследите за тем, чтобы прошлое оставалось ненарушенным. Все, что уже произошло, должно произойти.
— Я уже принял меры, — кивнул Джакомин.
Клуфман отпустил его, чувствуя себя несколько увереннее, но все же ощущая неудовлетворенность. Затем вызвал Моберли, служащего второго разряда, заведовавшего Дантоном. Как человек, считающий себя почти бессмертным, Клуфман не очень-то задумывался над тем, кто станет его законным наследником. Однако он питал немалое уважение к Моберли и считал его одним из возможных своих преемников.
Вошел Моберли, шестидесятилетний мужчина, подвижный и мускулистый. У него была заурядная внешность и жесткие густые волосы. Клуфман вкратце изложил ему ситуацию.
— Джакомин уже занимается этой проблемой, — сказал он. — Вы тоже поработайте над ней. Излишняя ретивость, вот в чем вся загвоздка! Пусть Дантон сделает официальное заявление. Распространите его вплоть до служащих седьмого разряда. Это крайне необходимо!
— Вы уверены в том, что уже произошли какие-то изменения в прошлом как результат мер против прыгунов? — спросил Моберли.
— Нет, но они могли произойти! Мы просто никогда не узнаем об этом.
— Я займусь этим, — сказал Моберли и вышел.
Клуфман отдыхал. Через некоторое время он велел сам себе вылезти из питательной ванны и отправиться в свой кабинет. На поверхности Земли он не был шестнадцать лет. Мир вверху был для него чем-то не совсем реальным, но он не видел в этом вреда, поскольку прекрасно понимал, что для большинства обитателей этого мира наверху он сам был не то, что не вполне, а почти совершенно не реальным. “Взаимность — тайна эффективного правления”, — подумал он. Клуфман жил в комплексе из пересекающихся туннелей, протянувшихся на сотню миль. В любой момент времени машины со сверкающими когтями энергично расширяли его владения. Он надеялся, что лет через десять, может быть чуть больше, весь мир будет опоясан бесконечной цепью ходов Верховного Правления, его персональной системой транспорта. Строго говоря, в этом не было никакой необходимости. Он мог бы править миром столь же эффективно из одной-единственной комнаты, как и из любой точки опоясывающей планету системы подземных туннелей. Но у него были свои собственные причуды. “Какая польза от того, что являешься высшим руководителем всей планеты, — думал Клуфман, — если нельзя потворствовать своим мелким капризам?”
Он передвинулся на бесшумных роликах в помещение центра управления и позволил своим слугам подсоединить себя к контактным зажимам. Ему наскучило зависеть от устных донесений о событиях во внешнем мире. Одним из многих хирургических усовершенствований, которым он был подвергнут за долгие
