свое дело, клянусь святым Ринганом!
В эту минуту кто-то дернул его за подол плаща, и, посмотрев вокруг, он увидел маленького спаниеля, который тотчас же, словно хлопоча за свою госпожу, встал на задние лапки и начал танцевать, скуля и оглядываясь на Луизу, как будто испрашивая сострадания к своей покинутой хозяйке.
— Бедняга, — сказал Смит, — может быть, и это не более чем фокус, ведь ты делаешь только то, чему тебя обучили… Но раз уж я взялся защищать несчастную, не могу я оставить ее чуть ли не в обмороке… если это обморок… Не могу! Я же человек!
Возвратившись и подступив к девушке, так некстати отданной под его опеку, он по ее побелевшему лицу сразу убедился, что она или действительно в глубоком отчаянии, или же обладает даром притворства, непостижимым для мужчины, да и для женщины тоже. — Слушай, девочка, — сказал он так ласково, как До сих пор не мог бы, даже если б захотел, — скажу тебе откровенно, в каком я положении. Сегодня у нас Валентинов день, и, по обычаю, я должен провести его с моей прекрасной Валентиной. Но драка и ссоры заняли все утро, оставив нам жалких полчаса. Так что тебе ясно, где сейчас мои мысли и сердце и где уж ради одного приличия мне бы надлежало быть и самому.
Потешница выслушала его и, как видно, поняла.
— Если вы любите верной любовью и должны спешить к вашей чистой Валентине, боже упаси, чтобы из-за такой, как я, между вами пошел разлад! Не думайте больше обо мне. Я возьму в проводники эту большую реку и приду туда, где она впадает в океан и где, как мне говорили, есть портовый город, оттуда я отправлюсь на корабле в La Belle Francenote 31 и снова окажусь в стране, где самый грубый крестьян пин не сделает зла самой жалкой женщине.
— Сегодня вам нельзя идти в Данди, — сказал Смит. — Люди Дугласа сейчас так и снуют по обоим берегам реки, потому что до них дошла уже весть об утреннем переполохе, весь этот день, и всю ночь, и весь завтрашний день они будут сходиться под знамя своего вождя, как горные кланы на огненный крест. Видите — там, за рекой, лихо скачут пять-шесть человек? Это эннендейлцы, я их распознал по длинным копьям и по тому, как они их держат: эннендейлец никогда не носит копье наконечником назад — оно у него всегда направлено острием вверх или же вперед.
— А что мне до них? — сказала потешница. — Это конники и воины. Они уважат меня ради моей виолы и моей беззащитности.
— Не стану говорить о них дурное, — ответил Смит. — Если ты придешь в их родные долины, они окажут тебе гостеприимство, ты можешь ничего не опасаться, но сейчас они вышли на дорогу. Что попалось в сети, то рыба. Среди них найдутся и такие, что не посовестятся тебя убить ради пары золотых сережек. У них вся душа в глазах да в пальцах. Так и смотрят, 'нельзя ли чем поживиться. Нет у них ушей, чтобы слушать пение и музыку или внимать мольбам о пощаде. К тому же приказ их вождя насчет тебя уже отдан — и такой, что его, конечно, не ослушаются. Да, когда большие господа говорят: «Сожги церковь!», им повинуются быстрей, чем когда они скажут: «Построй!»
— Тогда, — сказала потешница, — мне лучше всего сесть на скамью и умереть.
— Не говори так! — ответил Смит. — Мне бы только найти пристанище, где ты могла бы заночевать, а утром я отвел бы тебя на Сходни богоматери, откуда идут вниз по реке корабли до самого Данди, и я посадил бы тебя на борт с каким-нибудь попутчиком, который присмотрел бы, чтобы ты устроилась в надежном месте, где тебя примут по чести и не обидят.
— Добрый… хороший… благородный человек! — сказала певица. — Сделайте так, и, если мольбы и благословения бедной несчастливицы могут дойти до небес, они вознесутся туда молитвой о тебе. Мы встретимся у этой двери в любое время, чтобы только поспеть к первому же кораблю. Когда он отходит?
— В шесть утра, едва рассветет.
— Так ступайте же, ступайте к вашей Валентине, и, если она вас любит — о, не обманывайте ее!
— Увы, несчастная девица! Боюсь, не обман ли довел тебя до такой жизни? Но я не могу оставить тебя так, без крова. Я должен знать, где ты переночуешь.
— Об этом не тревожьтесь, — возразила Луиза, — небо ясное, тут немало кустов и зарослей по берегу реки. Мы с Шарло отлично можем на одну ночь устроить себе спальню под зеленым деревцом, а утро — при обещанной вами помощи — застанет меня там, где мне не будут грозить ни зло, ни обида. Ночь проходит быстро, если есть надежда на доброе утро!.. Вы медлите, а ваша Валентина ждет? Нет, я вас почту нерадивым в любви, а вы знаете, чего стоит укор менестреля.
— Я не могу бросить тебя, девица, — ответил оружейник, уже совсем оттаяв. — Будет просто убийством, если я позволю тебе ночевать под открытым небом в феврале месяце, на злом шотландском ветру. Нет, нет, этак я плохо сдержу свое слово, а если меня и поругают малость, это будет справедливым наказанием за то, что я судил о тебе и обращался с тобою не по твоим заслугам, как вижу я теперь, а согласно моим предрассудкам. Пойдем, девица, ты получишь надежное и пристойное убежище на эту ночь, к чему бы это ни привело. Я был бы несправедлив к моей Кэтрин, если бы дал человеку замерзнуть насмерть для того, чтобы часом раньше насладиться ее обществом.
Говоря таким образом и гоня от себя прочь боязнь дурных последствий или кривотолков, какие мог породить такой его поступок, храбрый Смит решил, не страшась злоречья, приютить скиталицу на ночь в своем доме. Следует добавить, что он пошел на это с крайней неохотой, в порыве великодушия.
До того, как наш доблестный сын Вулкана в благоговении устремил свои мечты на пертскую красавицу, прирожденная страстность натуры отдавала его под влияние не только Марса, но и Венеры, и лишь благотворное действие истинного чувства положило конец его распутным утехам. Тем ревнивей оберегал он свою недавно завоеванную славу постоянства, на которую его забота о бедной страннице неизбежно должна была бросить тень. Да и смущали сомнения, не слишком ли смело подвергает он себя соблазну… Прибавьте к этому отчаяние оттого, что он и так уже упустил половину Валентинова дня, который, по обычаю, не только мог, но и должен был провести возле своей подруги. Поездка в Кинфонс и разные последующие события поглотили чуть ли не весь день, недалеко было уже до вечерни.
Точно надеясь в быстрой ходьбе наверстать время, поневоле потерянное на предмет, столь далекий от стремлений его сердца, он крупными шагами пересек сад доминиканцев, вышел в город и, прикрыв плащом нижнюю половину лица, а шляпу нахлобучив так, чтобы спрятать и верхнюю, с той же стремительностью двинулся боковыми улочками и проулками в надежде дойти до своего дома в Уинде, не попавшись никому на глаза. Но минут через десять он спохватился, что молодой женщине, пожалуй, нелегко за ним поспевать. Поэтому он оглянулся раз-другой в сердитом нетерпении, которое вскоре сменилось стыдом, когда он увидал, что, стараясь не отстать, она совсем выбилась из сил.
«Ну вот, полюбуйся, скотина ты этакий, — выругал Генри сам себя. — Мне, конечно, к спеху, но разве у бедняжки от этого вырастут крылья? Да еще она тащит поклажу! Скажу по правде, где коснется женщины, там я истинный невежа, я непременно окажусь дурак дураком, когда искренне хочу сделать все по- хорошему…»
— Послушай, девочка, дай-ка я понесу твои вещи. Тогда у нас дело пойдет быстрей.
Бедная Луиза хотела воспротивиться, но она так запыхалась, что не могла произнести ни слова, и она позволила добросердечному покровителю отобрать у нее корзиночку. Увидав это, собака забежала вперед, встала на задние лапки и, помахав передними, вежливо заскулила, как будто просясь, чтоб и ее понесли на руках.
— Что ж, придется, хочешь не хочешь, взять и тебя, — сказал Смит, видя, что бедная тварь устала.
— Фи, Шарло! — прикрикнула Луиза. — Точно ты не знаешь, что тебя я могу нести сама!
Она попробовала подхватить спаниеля, но тот увернулся и, подбежав к Смиту с другого боку, снова запросился на руки.
— Шарло прав, — сказал Смит. — Он знает, кому больше пристало его нести. Это мне говорит, моя красавица, что ты не всегда таскала сама свою ношу… Шарло умеет кое о чем поведать.
Такая мертвенная бледность легла на лицо бедной потешницы при этих словах, что Генри почел нужным поддержать девушку, боясь, что она упадет на землю. Однако она оправилась в две-три секунды и слабым голосом попросила своего проводника вести ее дальше.
— Ну, ну, — сказал Генри, когда они снова двинулись, — держись за мой плащ или за руку, если так тебе легче будет идти. Эх, посмотрел бы кто на нас со стороны! Мне бы еще ребек или гитару за спину да
