– Макс, я устала! – слабо отбиваясь от настырного мужчины, пробормотала она. – Я не хочу, у меня совершенно не осталось сил.
Макс, чертыхаясь, раздел ее в полной темноте, перевернул на спину, с усилием развел ей коленки, затем, навалившись на нее всей своей массой, вошел в ее сухое воспаленное лоно.
– Чертова кукла! – просипел он. – Давай… р-работай! Мне разрядиться надо! Тут не знаешь толком, будешь ли завтра жив, ну так хоть потрахаемся напоследок!
Ольга лежала под ним неподвижно, как мертвая, стиснув зубы, у нее болела грудь, а еще больше у нее сейчас болела душа.
– Давай, подруга, работай! – жарко дыша ей в лицо, цедил Макс. – И еще слушай, что скажу! Будешь меня слушаться, спасемся оба. Ты же молодая еще, Ольга, красивая, детей можешь нарожать. Мы для амира – пушечное мясо! Очнись, он не тот, кого ты так любила, он использует нас, как рядовых шестерок, потом, когда всех тут
Выплеснувшись, Макс надел спортивные брюки и уселся на край кровати.
– Завтра у нас с тобой решающий день! – сказал он, понизив голос до шепота. – Он нам не очень-то доверяет, да? Надо как-то аккуратно, чтобы эти джигиты не заподозрили… провернуть собственное дельце. Очень кстати нам этого адвоката на базу подогнали. Мы с тобой, Ольга, не только выкарабкаемся, но еще и немереные бабки огребем! На всю оставшуюся жизнь хватит!! Ну их к черту, этих гребаных горцев!! Начнем новую жизнь, да? Что молчишь? Учти, если сболтнешь об этих наших базарах Назиру, да он тебе, женщине, все равно не поверит, потому что вас, баб, никто и за людей не числит! Ну что? Чё молчишь? Так ты поможешь мне или предпочтешь, как какая-нибудь «фатима», невежественная дура из глухой горской деревни – взорвать себя и отправиться в несуществующий рай?!
Он наклонился к девушке. Подумал было, что Ольга уснула, но в темноте спустя две или три минуты прошелестел ее голос:
– Ты мужчина, а значит, тебе видней, как жить…
Глава 19
Ромчику Жердеву было не просто стыдно, а очень, очень стыдно!
Это же позор, как он вел себя все последние дни, начиная со злополучного воскресенья, когда они на пару с Черкесовым отправились с утра пораньше на войнушку!
Да, именно так: свое поведение в тот момент, когда менты на Егорьевском шоссе остановили их джип для осмотра, Рома теперь считал совершенно постыдным, недостойным правильного, настоящего пацана. Сбежал, бросив старшего товарища в беде! Потом, потеряв на какое-то время голову, прятался по чужим дачам. Что сказал бы о своем сыне отец, узнай он о случившемся и будь он сейчас жив?! А вот что: обозвал бы трусом и еще наверняка с горечью сказал бы, что
«Хорошо еще, – думал про себя Жердев, обдумывая все, что с ним случилось, – что догадался найти старого дружбана Серого и открыться ему. Бригадир старше Ромчика почти на четыре года. Он – тертый калач и будет поумнее, наверное, нежели многие взрослые челы. Но и Серого он обманул… не нарочно, конечно, не по злому умыслу. Просто побоялся, что и тот, единственная его сейчас опора и надежда, может счесть его трусом, то есть недостойным его приязненных отношений челом».
Неправда, сказанная им старшему товарищу, заключается в следующем. Во-первых, он сказал Серому, у которого, правда, после кайфа у самого слегка туманилось в голове, – это было в среду, ближе к вечеру, – что он намерен отправиться в интернат, с тем чтобы разузнать у пацанов последние новости. Прежде всего узнать, не приезжала ли в их закрытый лицей милиция и не интересовался ли кто-нибудь из взрослых челов конкретно им, Ромой Жердевым (и если спрашивали его, то кто именно и что при этом просили ему передать). Во-вторых, он сказал, что купит карточку – Серый отслюнявил братишке тыщу рублей сотенными, пробормотав при этом: «Будешь моим замом по бригаде, держи задаток!» – и позвонит с городского таксофона снайперше Лере и морпеху Комарову, которые наверняка в курсе всех последних новостей…
Ну так вот: ничего этого он так и не сделал. Опять что-то перемкнуло у него в голове. В интернат ехать как-то расхотелось: он пробыл там недолго, настоящих корешей у него там нет, если вдруг объявится, кто- нибудь может вложить воспитателям, охране, ну а те либо закроют в медизоляторе, – то же самое, что карцер, либо позвонят в милицию и сдадут его сразу в ментовские руки… Звонить-то он пытался, но, когда домашний Леры ответил на вызов, он не нашел ничего лучшего, как дать отбой. Более всего он боялся, что эти взрослые люди, друзья Черкесова, обзовут его трусом и подлецом. Причем случится это прежде, чем он сможет привести хоть какие-то оправдательные мотивы (а есть ли они у него?).
Уже во втором часу ночи он добрался до вокзала и рассказал Серому, который, по обыкновению, командовал бригадой пацанов-уборщиков, прибирающих под приглядом бригадира и взрослых тетенек электрички на запасных путях, что он ездил в интернат – что было враньем – и что он пытался дозвониться взрослым челам, но повсюду его ожидал
– Я вижу, ты малость не в себе, чел, – озабоченно сказал старший товарищ. – Да на тебе, Ромчик, лица нет! Вот что, братела: иди-ка ты в теплушку похлебай горяченького и сразу спать! Будет день, будет и пища, надо попытаться как-то пробить твою тему, а то, боюсь, у тебя крышу на фиг снесет!
У Серого была такая натура, что он не любил ничего откладывать на завтрашний день. Ромчику тоже, конечно, не терпелось, ну сколько можно прятаться и бегать, как зайцу? Может, он слишком сгущает краски? А что, если весь этот драматический эпизод, имевший место в воскресенье, ему привиделся, приснился, как кошмарный сон?! Теперь он уже и сам не был до конца уверен в том, что менты убили Черкесова, может, они его не застрелили, а только ранили? А может, вообще ничего страшного не случилось… о ну-у, тогда, значит, он сам, Ромчик Жердев, – конченый дебил!
Бригадир тоже чуток прикемарил. В десять утра поднялись, умылись, позавтракали на скорую руку и сразу двинули на перрон пригородных поездов. Повезло, что не пришлось тащиться на другой вокзал: именно с Казанского отправляются электрички «Куровская» и «Шатура» – это как раз нужное им направление…
Менее чем через час сошли на одной из станций. Серый, который вел себя как взрослый чел, договорился с частником, тот подвез их – километров, наверное, пять проехали до памятного места на Егорьевском шоссе, где их джип тормознули чертовы гаишники. К счастью, ментов поблизости не было видно, Ромчик сказал: «Да, это было здесь». Серый расплатился с частником, тот сразу отъехал, оставив двух молодых людей стоять на обочине Егорьевского шоссе.
– Вот здесь стояла гаишная машина, – облизнув сухие губы, сказал Жердев. – В «кармане», вот тут, – он показал рукой, – дежурила еще одна ментовская машина… оттуда вышел тот самый ментяра, который стрелял в Черкесова! А вот здесь, да, кажись здесь, стоял наш джипешник.
– Оп-па! – сказал Серый, присаживаясь на корточки. – Секи фишку, братела! Видишь, слабая линия осталась… мелом, наверное, чертили?!
Ромчик, встав рядом с ним, увидел тонкую, уже едва различимую на мокром асфальте бледную линию… через секунду он понял – и вспомнил, – что именно здесь лежало тело, ну а эта слабая, пресекающаяся меловая линия… наверное, менты или их эксперты обвели мелом место, где лежал труп…
Еще они там обнаружили обрывок ленты с предупредительной надписью – он болтался, затянутый в узел, на одном из придорожных деревьев, – которой обычно ограничивают доступ сторонних лиц туда, где работает оперативно-следственная бригада.
– Да, братела… теперь я вижу, что не врешь мне… – задумчиво сказал бригадир. – Вот что. Тут всего в семи километрах ихний райцентр! Я так мыслю, что это местная ментовка сработала! Пока ты дрых, братишка, я кое с кем переговорил – вокзальные жучки не токо по городу, но и в области разные полезные связи имеют! Та-ак… вон впереди автобусная остановка! Давай-ка подъедем на чем-нибудь, не пехом же нам туда грести?!
Вскоре высадились на автовокзале подмосковного города Н. Серый, наказав братишке дожидаться его на перроне, перебежал дорогу и скрылся среди ларьков и павильонов местного рынка… Вернулся он минут через сорок, держа под мышкой какой-то пакет. Открыл пластиковую поллитровую бутылку минералки, отпил, затем протянул младшему товарищу.
