объяснить, что это такой специальный тренинг, а в чем он состоит, я готов всем объяснить подробно через двадцать минут, когда тренинг закончится. Они продолжали шуметь. Первенство из них я бы отдал мальчишке лет одиннадцати. Он орал: «Это же психотравма! Я теперь пойду и повешусь, и вы будете виноваты!» Я повернулся к нему и сказал: «Иди, вешайся». Но его трудно было сбить. Он тут же заорал: «Не повешусь! Тогда руку разобью!» И действительно принялся рукой — локтем — изо всех сил лупить по кирпичной стенке.
Вообще говоря, это было уже почти и все. «На измену» выпала добрая половина участников. Подведение итогов было в большой степени сорвано — никто ни о чем другом говорить не мог.
Потом мы закончили, и я вышел на улицу, как обещал «народу». Там не было уже никого — только один мужчина, который сказал: «Я черный колдун. Можно зайти?»
!
Вот видите, я не виноват. Я ж его не придумал. Я уже сильно устал за этот день и хотел отдохнуть. Мы прошли внутрь и сели пить чай.
Мужик, с одной стороны, выглядел сильно «неадекватно». С другой, было два интересных момента. Во-первых, я помнил его полчаса назад, когда он вел себя совершенно по-другому — бил кулаком в грудь и кричал про нравственные ценности. Такую поведенческую гибкость заценил бы любой НЛПист. Во-вторых, он очень прямо и «попадая» начал с нами разговаривать. Мне он сказал: «Ты думаешь, ты скоморох?» (хотя я ни о чем таком при нем не говорил). А организатору семинара: «Ты думаешь, ты ведьма?» (Хотя уж она и подавно ничего такого при нем не говорила, но, насколько я знал, думала). И так далее в том же духе. Он не просто гнал белиберду. Он говорил явно осмысленные вещи.
«Толпу, — говорит, — я разогнал. Не ради вас, а для себя. Это мой участок, тут я хожу подпитываюсь. А вы собственно кто такие будете?»
Пришлось отвечать. Вообще хорошо поговорили.
У этой истории есть еще несколько красивых моментов. Через пару дней я приехал на это место, чтобы встретиться с «колдуном», как договорились. На встрече он не появился, но гуляя вокруг, я вдруг увидел круглосуточное отделение милиции, до которого мы с Читой не дошли шагов тридцать. Там как раз ее сильно заломало, и мы повернули назад. Если бы мы дошли тогда до милиции — согласитесь, это было бы красиво. Я даже специально зашел туда внутрь и спросил у ментов, который час. Чтобы, так сказать, все-таки отметиться.
На измену в тот вечер выпала прежде всего директор того места, где мы занимались — детского центра творчества. Ей, кстати, действительно было чего бояться, в отличие от всех остальных. Вначале она очень сильно на меня «наехала». И в первые пять минут я ей даже поверил. Но, насколько я знаю, никаких дурных последствий не было. «Колдун», надо полагать, поработал. «Ведьма» написала упреждающую, очень хорошую, кстати, статью в местную газету про сказкотерапию и карнавал. Короче, «наши» «отмазали» — либо вообще не надо было никого ни от чего отмазывать.
Так вот, сходили-погуляли.
Вот что Чита написала мне где-то год спустя (я спрашивал про «дальние последствия»):
Я не очень горжусь этой историей. Все в ней, знаете ли, на нервах, на резких выпадах, на неожиданностях. Также нельзя сказать, что я был Очень Осознан во время той прогулки. Как и многое другое, мне сошло это с рук, но очевидно, что могло бы и не так гладко сойти.
В другом каком-то смысле я этой историей любуюсь. Чисто эстетически. Вот как выходим мы, такие голенькие, свеженькие, сумасшедшие, на этот хрущевский двор, и он сразу преображается. Что-то в этом есть мощное очистительное, хотя бы только для мозгов.
Проблема «контроля» является камнем преткновения для очень многих мозгов. «Растормозиться» огромному числу моих современников и соотечественников крайне трудно, особенно мало-мальски сознательно. Поэтому, кстати, пьется так много водки. (Как вам эта история в качестве программы борьбы с алкоголизмом?)
Есть такая идея, что для повзросления бывает необходимо осознать относительность запретов. Пока запреты абсолютны, то есть 100 % обязательны для исполнения, их исполнитель остается в социальном и психологическом смысле рабом. У него нет той самой свободы выбора, которая присуща свободному гражданину.
«Примитивные» культуры справлялись с этими проблемами, мне кажется, в основном путем ритуальных праздников, на которых запреты снимались (и даже инвертировались наоборот) и таким образом, их участник самим существом понимал и впитывал относительность запретов как специфику социальных и культурных отношений. Это, мне кажется, делало его больше человеком — он знал, что он «раб» только в определенном ограниченном отрезке времени и пространства, но в другом измерении свободен (и это измерение мы можем, не погрешив, также назвать «духовным»). Ныне этих праздников (мистерий, оргий, карнавалов и прочих) в общей культуре нет, и «нормальный человек» по отношению к относительным, в общем-то, запретам, оказывается в позиции раба пожизненного. Это сильно бьет по самооценке, кстати.
Не нужно по улицам ходить голым, по разным причинам. Но это относительная истина, временный договор. Есть другие «понятия».
Кстати, про статусы. (Инициация сильно связана со статусными вопросами). Раздеться при других имеет право человек с более высоким статусом. Это можно долго объяснять социобиологией и прочей наукообразностью, но это факт: «главный» имеет на «голость» больше права, да и больше возможностей. Он может «открыться», потому что он не особо боится. Тот, кто больше боится, и должен больше прятаться, и социальный статус его соответственно ниже. Это не единственный параметр измерения статуса, но один из многих.
Розовое сердечко
Для меня всё началось в кафе, где мы встретились через два дня после окончания «группы», семинара по сказкотерапии. Мы просидели там, кажется, где- то шесть часов, за одним и тем же столиком. Время от времени я спрашивал себя (и иногда озвучивал для нее): «Интересно, а зачем мы встретились?»
На такие вопросы можно и не отвечать, если ты нормальный человек, а не супер-пупер- психоаналитик. Ну, понравились мы друг другу — как вам такой ответ? Но группа обостряет осознавание и искренность. Ну, понравились — ну и что?
У меня в голове была такая картинка: мы должны доработать вдвоем некую групповую тему. Вот как если бы шел отряд, потом рассеялся, но цель похода еще не достигнута. Из всего отряда остались мы вдвоем. Сил уже меньше; зато видно должно быть получше. Кругом, однако, был по-прежнему туман. Ясно было, что: а) группа вращалась вокруг темы «спящей красавицы», которая никак не может проснуться; б) группа нас — меня и ее — «паровала», как бы «женила», в нескольких игровых и шуточных сценах, причем
