выговорила: я не могу, у меня приступ. Я сказал: по фиг приступ, я хочу поговорить с той частью твоей личности, которая насылает эти приступы. Она постаралась мне показать, что ни на что не способна. Но я сказал: разговаривать с тобой все равно особого смысла нету. Я хочу поговорить с источником приступов. Пусть она отвечает мне независимо от тебя. «Как?» «Да примерно так же, как она общается с тобой. Я буду задавать вопросы, и если ответ будет «Да», то боль будет усиливаться. Если «нет» — ослабляться. А ты будешь только показывать, боль сильнее или слабее».
Оля не выразила восторга от идеи, но на это я и не рассчитывал. С одной стороны, это известная идея идеомоторных и идеосенсорных ответов, используемых в гипнозе. С другой стороны, возможно, сигнал можно было взять не такой жестокий. Потому что на время я как бы объединился с болью против Оли. Когда она (в чем я не сомневался) стала «халявить» (говорить, что не различает сигнала), боль, по моей просьбе, била ее как током.
Через четверть часа разговор у нас наладился. Я разговаривал с некой частью личности фактически напрямую, минуя слабую Олину волю. У меня самого были по этому поводу довольно странные ощущения. Не знаю, на что это похоже — может быть, на то, как женщина в постели просит ее побить или разыграть изнасилование. Она как бы расщепляется на боль и страсть. Признаться, я не раз в таких моментах в жизни «тормозил» и не мог достойно сыграть роль насильника и садиста.
Но в этот раз всё получилось гораздо лучше.
Боль рассказала мне (ответами «да» и «нет», как в детских играх), что желать Оле вообще не положено. Нельзя. Что решение такое было принято в четыре года, когда она была на морском берегу с папой. Папа тонул, а когда вылез, то Оля попросила купить ей мороженое. Папа накричал на нее, и Оля решила больше вообще никогда ничего не хотеть. Аминь.
Не правда ли, редкостный бред? Под окном, между тем, собрались гости и звали нас к себе. Но я, конечно, постарался довести разговор до конца. А когда он закончился (боль «рассказала» про пляж и мороженое и затихла), я еще раз коротко повторил содержание этого рассказа Оле. Чтобы она сознательно его запомнила. Она сидела в кресле совершенно обалдевшая и измотанная.
На следующий день она, конечно же, сказала, что это всё чушь и быть такого не может. Мало того: она не поленилась поехать в город и позвонить родителям, чтобы спросить у отца, правда ли тот не купил ей мороженое после того, как тонул в море. Он заверил ее, что ничего подобного не было; наверное, подумал, что у нее очередной бред.
Мне, на самом деле, было неважно, как Оля относится к этому сознательно, и что там было двадцать пять лет назад на морском берегу. Я на каком-то уровне своему разговору с неведомой «частью» доверял значительно больше. Она была крепче и мудрее, чем «хозяйка». И раз она дала мне понять, что решение переменилось, то, значит, так и было.
Еще через день у Оли был приступ, который она пережила тихонько в своей комнате. Который был последним. Больше они никогда не повторялись.
Впрочем, когда она уезжала от меня, это было неочевидно. Чтобы приступов не было дня два-три, такое бывало и раньше. Когда она уезжала, самой ощутимой ее эмоцией была злость на меня. Я отвозил ее на своей машине, и на полдороге выяснилось, что она забыла документы. Если б это были какие-то вещи, то я, скорее всего, не стал возвращаться (еще и бензина было «под завязку»), но тут пришлось. Потом она «забыла» отдать мне деньги (которые передали за лечение ее родители), пришлось вспомнить мне, и она еле их нашла, чуть не опаздывая на свой рейс. Оно, в общем, обычное дело, еще сэр Ланселот жаловался, что самые серьезные попытки его убить предпринимали спасаемые принцессы. Но каждый раз немного удивительно и не очень приятно.
Впрочем, боль есть боль, и я понимал, что надавил на пару болевых кнопочек в ее характере. Чтобы жить, нужно двигаться — и тем тупым, которые не хотят двигаться по дороге желаний, приходится двигаться по сигналам боли. По большому счету, я не вижу особого выбора.
Год спустя, когда мы увиделись, Олю было не узнать. Она развелась с мужем, и после периода гулянок (она знакомилась по Интернету на одну-две встречи) познакомилась с очень симпатичным парнем. С которым до сих пор (уже несколько лет) и живет. Гораздо счастливее и здоровее, чем была раньше. Что интересно, если раньше работа у нее была совершенно идиотская (механическая и полу-рабская), то сейчас работа очень для нее удовлетворительная: она реставрирует картины. Так что это история оздоравливающего безумия, как ни крути. И моя роль осталась садистской только в моем личном воображении; для нее и всей ее семьи я — спаситель. Письмо, которое я передал ее родителям напоследок (о том, что Оле придется научиться хотеть и выполнять свои хотения), ее мама хранит в тумбочке у изголовья своей постели.
Легонький комментарий к одному аспекту этой истории.
Дети! Некоторые дяди говорят вам, что выполнять свои желания нехорошо. Что нужно выполнять желания других. Это очень красиво, но абсолютно нереально.
В маленькой частности, предположим, у нас есть желание одного человека помучить другого. Может быть, этот другой — постоянно манипулирующий своей супер-развитой слабостью — его очень сильно достал, и хочется его ударить. Например. Так бывает.
Это желание некрасиво. Это — дьявольское желание. Но что же мы будем с ним делать? Так вот, то же самое, что со всеми своими желаниями. Очень грубо — либо вытеснять и реализовывать тайно (от самих себя); либо принимать и реализовывать осознанно (для себя). У нас, у бедных человеческих существ, почти что нет других вариантов.
В первом варианте вы можете сохранить (внешне) 'лицо', 'мораль' и 'профессионализм', но вытесненное желание 'уйдет в подполье', и будет проявляться в вашей жизни неконтролируемо и не по адресу.
Во втором варианте у вас есть определенная осознанность, и вы можете контролировать способ и путь реализации желания. И тогда вы можете — о, хотя бы иногда — реализовать его творчески и на благо не только себе, но и внешнему миру. Если вы хотите, конечно, этого блага. И тогда даже страшная агрессия может быть реализована конструктивно.
Это верно в том частном случае, если моей движущей силой тогда было желание причинить Оле боль. Как знать? Нет, ну правда, как знать?
Hard Players
(вариант первый, «хамский»
В этой истории сплошь такие умные, взрослые, серьезные люди.
Итак, действующие лица и исполнители:
Умный муж (остается за сценой) — Миша.
Всем нам лет по 30–35.
Сцена начинается там и тогда, когда еще вообще никто не подозревает, что может произойти. Живут себе Миша и Света, хорошая семейная пара. Много лет живут, довольно мирно и счастливо. Где у них особенно мирно, так это в постели. Они почти не спят друг с другом, уже давно. Как-то не тянет. Мишу еще как-то тянет, а Свету вообще нет. Ну и ладно, ну и живут. Однако такая ситуация камень точит.
И тут к ним в город приезжает «секс-гуру». Он устраивает психологические группы на какую-то такую тему типа «Мифология сексуальной жизни». И Миша приходит на презентацию группы. Часа два он смотрит на распинающегося меня, и по всей видимости, я ему нравлюсь. Таково его официальное мнение, когда он приходит домой. Он говорит жене: «Ведущий — умница. Продвинутый чел. Если хочешь, иди поучаствуй в его семинаре».
И вот Света действительно идет на семинар, и ей на этом семинаре очень нравится. А уж ведущий нравится — слишком. Она ему прямо об этом заявляет в конце: «Просто влюбилась!» Ну, ведущему приятно, но ничего особенного. Он вроде и сам в это время в себя влюблен.
