не пустые слова. Рассказывая о прошлом, писатель старается быть не только честным, но и более суровым судьей, когда речь заходит о республиканцах. Честность эта проявляется в стремлении беспристрастно рассказать о сложностях тех времен, о царившей подчас неразберихе — не всегда просто бывало разобраться в происходящем, отделить зерна от плевел (в частности, результат такой неразберихи — судьба чудаковатого, но совершенно безобидного дяди Ригоберто). Честно и объективно, ничего не приукрашивая, рассказывает писатель о мотивах, приводивших порой людей на сторону Республики; нередко это были не столько осознанные политические убеждения, сколько стихийный протест против несправедливости и насилия.
С такой же честностью рассказывает он о правых, погибших в Вильякаррильо. В сознании людей, с которыми Вис встречается в этом городке и которые взволнованно говорят о злодеяниях, чинившихся в этих местах франкистами сорок с лишним лет назад, происходит бессознательная, обескураживающая их самих подмена фактов, когда речь заходит о потерях в стане врага. Так, цифра сорок восемь — количество правых, расстрелянных республиканцами в этом районе, — невольно превращается в три. Не случайно алькальдесса усилила охрану тюрьмы, где помещались те, кому могла угрожать скорая расправа: она не хотела, чтобы натруженные руки народа пятнала кровь. Вис понимает, что “переносить ненависть за черту смерти — значит окрашивать смертью жизнь”, и погибших правых ему жалко вдвойне: “во-первых, это погибшие испанцы, во-вторых, смерть они приняли от левых, к которым принадлежал и он сам”. Слова эти, такой поворот мысли заставляют нас вспомнить Сандро Васари, героя романа “Долина павших”, принадлежащего перу другого современного испанского писателя, Карлоса Рохаса. Одна из тем этой книги — мучительные раздумья о национальной истории, ее закономерностях. Вспоминая о гражданской войне, Сандро, как и Вис, острее переживает судьбу своих противников, “ведь самый ближний тот, с которым мы инстинктивно отождествляем себя… и простить его так же трудно, как забыть свою вину, ибо и за него болит наша совесть”[3]. Такой ход мысли свидетельствует о высоком уровне нравственного самосознания, о понимании трагизма раздела нации на два лагеря — “Испания в войне с Испанией” — и необходимости преодоления остатков этого раздела — во имя Испании, ее народа, ее будущего. В основе лежит выстраданное сознание своей доли вины и меры ответственности, готовность принять ответственность за судьбы страны на свои плечи. В интервью газете “Эль Паис” в связи с выходом романа Висенте Сото сказал: “Я отношусь к лагерю проигравших войну; с этих позиций я и писал роман. Однако главная мысль в нем — о примирении. Другими словами, я совсем не хотел при помощи книги отыграться за проигранное когда-то сражение”[4].
В этом романе почти нет вымысла. Значительная часть книги — назовем ее условно современной (условно, потому что весь роман обращен к прошлому, к истории, даже тогда, когда, казалось бы, речь идет о дне сегодняшнем и действие происходит в современной Испании) — состоит из записи беседе различными людьми. Что же дает автору и нам право называть этот почти документальный рассказ о том, как собирался материал для книги — часто в повествовательную структуру вклинивается просто расшифровка магнитофонной записи, — романом? А дает нам это право наличие в книге второй линии, или “второго романа”, как пишет Сото в авторском введении, которая поначалу существует как бы сама по себе и только к концу книги тесно переплетается с первой. По существу, в жанровом отношении “Три песеты прошлого” — это роман в романе, ставший в современной западной литературе уже традиционной формой. Автор рассказывает историю рождения книги, и одновременно на наших глазах создается книга. Вторую линию образует рассказ — автобиографичный — о мальчике из обеспеченной буржуазной семьи, детство которого пришлось на двадцатые годы, а юность — на период Республики и гражданской войны, рассказ писателя о своем возмужании. Этот мальчик рос в среде, где при детях не велись разговоры о политике, где нельзя было задавать взрослым вопросы, если видишь на улицах грузовики с солдатами, и поэтому только много лет спустя юноша, в которого превратится этот мальчик, поймет, свидетелем каких событий он был.
А пришлось его духовное становление на один из самых бурных периодов испанской истории: 20 — 30-е годы. Первое же вторжение истории в мир ребенка: с лязгом проносящиеся мимо грузовики, орущие солдаты, прохожие, испуганно жмущиеся к стенам домов, — навсегда запечатлелось в памяти Виса, хотя только много лет спустя сумеет он правильно оценить увиденное, понять, что был свидетелем военного переворота Примо де Риверы. Произошло это в 1923 году и было обусловлено рядом факторов: поражение в войне с Марокко, неспособность лихорадочно сменяющих друг друга либеральных правительств — за пять лет, с 1917 по 1922-й, их сменилось в Испании одиннадцать — решить стоящие перед страной экономические и социальные проблемы, подъем демократического и рабочего движения по всей стране, а в Галисии, Басконии и Каталонии — национального. История врывается в детское сознание случайно услышанными обрывками разговоров взрослых о выступлениях студентов (поводом для них послужила высылка в 1924 году выдающегося писателя и философа Мигеля де Унамуно), о расстреле капитана Галана, руководителя неудавшегося восстания демократически настроенной части армии, врывается названием далекой бухты Алусемас, где Испания разбила войска Абд-эль-Керима. Эти имена и названия пока ничего не говорят Вису, да и когда он подрастет, ему еще долго придется учиться отделять важное от наносного. Так, падение диктатуры Примо де Риверы воспринимается им как событие менее интересное, чем выборы мисс Европы, а собственное возмужание затмевает установление Республики. “Висенте суждено было проделать свой путь в политике, руководствуясь только чутьем… Была история, которую сначала переживаешь, а уж потом, если придется, читаешь. До того, как это запоздалое и ущербное прочтение позволит ему понять, какие зарубки в его душе оставило то, Другое или третье, он этих зарубок замечать не будет”. Постепенно, по мере повзросления, Виса все больше занимает происходящее в стране. Он старается разобраться в хаотическом водовороте событий. В этом смысле определяющую роль в его судьбе сыграл Бернабе, с которым они дружили с детских лет. Сын простого рабочего, распространяющего революционные памфлеты, написанные находящимся в изгнании Бласко Ибаньесом, Бернабе очень рано понимает, какие силы противоборствуют в стране, и раз и навсегда выбирает себе место в этой борьбе. Он и Вису, долго остававшемуся сторонним наблюдателем, помогает найти себя, выбрать, с кем и за что тот будет сражаться. И когда Вис идет на фронт, это не случайность, а осознанное решение “сражаться против тех, кто раздул огонь, пожирающий его страну”.
Эта линия романа эмоционально окрашена совсем иначе, нежели первая: она спокойнее, уравновешеннее; да и стилистически повествование более упорядоченно, ближе к традиционной, “классической” манере, скорее напоминает роман “Прыжок” (где, кстати, речь идет о возмужании подростка), чем рассказы Сото. Этот второй роман, роман в романе, рассказывает о становлении личности того человека, который сорок лет спустя приедет в Хаэн, чтобы увидеть и услышать людей, защищавших Республику тут, на юге, в то время как он дрался за нее под Мадридом. Воспоминания эти носят довольно хаотичный характер, “прошлое было как ускользающий пейзаж, который кто-то рисовал в его памяти и на который он смотрел полуприкрыв веки, чтобы сделать его еще более зыбким”.
Неожиданно пейзаж становится выпуклым и четким — писатель попадает на организованную в 1980 году в мадридском парке Ретиро выставку “Гражданская война в Испании”. Выставка эта была необычной и привлекла к себе огромное внимание. Ее организаторы стремились придать экспозиции объективный характер и равное место отвели документам и материалам о жизни в республиканской и во франкистской зоне. Попав в Хрустальный дворец, где разместилась выставка, Вис разглядывает старые фотографии, плакаты, слышит музыку тех лет, смотрит документальные фильмы, с раз личных экранов доносятся до него республиканский лозунг “Да здравствует!” и франкистский — “Смерть!”. В этом месте повествования обе линии книги сливаются в единый поток, прошлое перестает быть зыбким, оно становится неотъемлемой частью настоящего. Вис вдруг понимает, что увиденное им в Ретиро — своего рода итог, который Испания подвела под своим прошлым, под тем прошлым, о котором столько времени нельзя было даже говорить свободно, понимает, что “для новых поколений эта война — музейный экспонат”. И, выйдя на Пасео-дель- Прадо, одну из центральных улиц Мадрида, в толпу спешащих по своим делам людей, таких далеких от страшного прошлого, глядя на веселую, раскованную молодежь, герой книги вздыхает с облегчением: в нем растет уверенность, что тяжкий груз прошлого сброшен навсегда, что “Испания вышла из этого безумия, в котором, убивая испанцев, она убивала себя”.
С чувством громадного облегчения он уезжает в Лондон, чтобы скорее перенести на бумагу свои впечатления, итоги своих размышлений, переполняющие его чувства. Путешествие в прошлое, предпринятое чтобы найти адресата письма, обнаруженного за рамой картины, окончено. Все, что увидел и
