достойным лучшего применения, они старательно и почти механически освящали авторитетом суда состряпанные следователями особых отделов НКВД обвинительные заключения.
«ИМЕНЕМ СОЮЗА СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК…»
Такими вот торжественными словами начинался оглашаемый в судебном, заседании военных трибуналов или Военной коллегии Верховного суда СССР приговор. И целых два долгих-предолгих года – 1937-й и 1938-й – все эти приговоры по отношению к военнослужащим РККА, обвиненным в участии в «военно-фашистском заговоре», неизменно заканчивались: приговорить к высшей мере уголовного наказания – расстрелу, с лишением персонального военного звания и конфискацией лично ему принадлежащего имущества.
Принимая такие поистине драконовские решения, военные судьи обычно стремились успокоить свою совесть (у кого она еще оставалась) прежде всего тем утверждением, что подсудимые «сами признали свою вину», подтвердили данные на предварительном следствии показания. Да, действительно многие, очевидно, большинство судимых «за участие в заговоре» не только на предварительном следствии «признались» в несовершенных ими преступлениях, но подтвердили эти «признания» и в судебном заседании. А ведь именно личное признание считали высшим доказательством вины подсудимого такие деятели, как глава всесильного ВЧК Дзержинский, нарком юстиции Крыленко, прокурор Союза ССР Вышинский.
Справедливости ради надо отметить, что, как явствует из недавно опубликованной стенограммы заседания февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) от 3 марта 1937 г., Вышинский в своем выступлении довольно резко осудил такую практику. Более того, тенденцию построить следствие на собственном признании обвиняемого квалифицировал как «основной недостаток, который имеется в работе следственных органов НКВД и органов нашей прокуратуры»106 и призвал следователей всемерно заботиться о сборе объективных доказательств вины обвиняемого. «Ведь только при этом условии, – совершенно справедливо говорил он, – можно рассчитывать на успешность судебного процесса, на то, что следствие установило истину»107. Правда, из дальнейших его рассуждений становится ясно, что Вышинского в данном случае интересовало не столько установление истины, сколько стремление избежать значительной опасности для суда. Ход рассуждений прокурора Союза ССР таков: «Если все дело строится лишь на собственном признании обвиняемого – если такое дело рассматривается судом и если обвиняемый на самом процессе отказывается от ранее принесенного признания, то дело может провалиться»108.
Конечно, было бы неправильно вообще отрицать значение личного признания подсудимого. Но еще более опасно считать его «царицей доказательств». Ибо это признание может быть получено в результате действия самых разных причин. И одна из самых губительных, это когда признание получено под давлением следствия. В предыдущей главе я довольно подробно показал, как это делалось в ходе предварительного следствия. Документы свидетельствуют, что следователями Особых отделов НКВД была разработана целая система воздействия на предаваемых суду лиц комначполитсостава с тем, чтобы они и на суде подтвердили свои прежние показания. Тут в дело шло все – от фальшивых посулов «облегчить участь», обещаний пощадить жену и детей до всяческого запугивания и открытых угроз беспощадной расправы.
Для того чтобы расстрельный приговор Военной коллегии звучал более весомо и как бы обоснованно, следователи Особых отделов НКВД и военные судьи стремились обвинить подследственных (подсудимых) в максимально возможно большем количестве «контрреволюционных» преступлений, подпадающих под «расстрельные» статьи уголовных кодексов РСФСР и других союзных республик.
Начальник штаба 2-го кавкорпуса беспартийный 45-летний доктор военных наук (много ли их тогда в РККА было?) комбриг С.И. Байло был арестован в Киеве НКВД УССР 12 сентября 1937 г. За активное участие в Гражданской войне он был дважды награжден орденом Боевого Красного Знамени. За период с 1922 г. по 1934 г. аттестовался по службе только положительно. А теперь вдруг арест. Чтобы «упечь» его наверняка, сначала следователи НКВД, а затем Военная коллегия Верховного суда СССР в своем приговоре от 19 ноября 1937 г. признала комбрига Байло виновным в том, что он якобы с 1921 г. являлся участником украинской контрреволюционной националистической организации, с 1927 г. – военно-монархической организации, а в 1936 г. вовлечен в военно-фашистский заговор. Кроме того, ему был вменен еще шпионаж в пользу одного из иностранных государств. Дважды краснознаменец Байло был доведен до такого состояния, что и на предварительном следствии и в суде «признался» во всех этих мифических преступлениях. Приговорен к ВМН и 20 ноября 1937 г. расстрелян. Реабилитирован посмертно 19 октября 1959 г.109.
25 января 1938 г. был арестован бывший военный атташе СССР в Испании, трижды орденоносец комбриг В.Е. Горев. «Были сборы недолги» – и уже 20 июня того же года приговором Военной коллегии он был признан виновным в том, что еще в 1925 году, находясь в Китае в качестве военного советника, якобы входил в состав контрреволюционной троцкистской группы и принимал участие в предательской деятельности, направленной на поражение народно-революционной армии Китая. Далее он обвинялся в том, что с 1935 г. является участником антисоветского военного заговора. И, наконец, находясь в Испании в 1936–1937 гг., будто бы принимал участие в предательской деятельности, направленной на поражение республиканской армии Испании. К этому еще добавлялось обвинение в шпионской деятельности в пользу английской разведки с 1935 г.110. При таком букете преступлений, да при признании Горевым всех этих нагромождений (сначала отрицал) в ходе следствия и подтверждения на суде, Военная коллегия все это дело вместе с написанием и оглашением приговора сумела провернуть за 15 минут. Приговор для 1937 и 1938 годов – стандартный и однообразный – ВМН. В октябре 1956 г. определением Военной коллегии в другом уже составе приговор этот «по вновь открывшимся обстоятельствам»111 был отменен, комбриг Горев полностью реабилитирован. Но все эти обстоятельства имели место и в 1938 году, просто тогда военные судьи не хотели обращать на них никакого внимания.
А вот еще одна человеческая судьба. Никифор Александрович Полянский (1894 г. р.), царицынский рабочий, в 1914 г. призван в армию и там в мае 1916 г. вступил в ряды большевистской партии. В 1917 г. активно участвует в революционной работе в родном Царицыне. Затем командируется в Астрахань. В годы Гражданской войны – начальник политотдела, комиссар дивизии в XI армии. Награжден орденом Боевого Красного Знамени. В 1924–1929 гг. служит комиссаром дивизии в Горьком, затем в Туле. Успешно заканчивает курсы марксизма-ленинизма при ЦК ВКП(б). В 1931 г. вместе с другими наиболее перспективными политработниками переводится на командную работу. В числе всего нескольких человек назначается командиром дивизии в Костроме. В 1932–1934 гг. слушатель и секретарь парторганизации Особого факультета Военной академии им. Фрунзе. Делегат X, XI, XIV, XV, XVI и XVII Всесоюзных партсъездов. С 1934 г. командир 82-й стрелковой дивизии в г. Молотов. В 1935 г. ему присваивается персональное военное (командное) звание комбрига. И вот его арестовывают, обвиняют в участии в «военно-фашистском заговоре», во вредительстве, шпионаже. 9 августа 1938 г. Военная коллегия Верховного суда СССР приговаривает его к ВМН. Приговор отменен 1 сентября 1956 г., а дело производством прекращено «за отсутствием состава преступления»112.
Почти всем без исключения представшим в 1937–1938 гг. перед судом Военной коллегии Верховного суда СССР лицам комначполитсостава инкриминировалось обвинение в участии (вариант: в активном участии) в «военно-фашистском заговоре в РККА», ставившем (по стандартной формулировке приговора) своей целью свержение диктатуры пролетариата и реставрацию капитализма путем террора, государственной измены и подрыва мощи РККА. Поскольку всех этих обвиняемых судили по установленному 1 декабря 1934 г. донельзя упрощенному варварскому порядку судопроизводства, то, естественно, на первое место ставилось обвинение в терроризме. Достаточно было прозвучать слову «террорист», и сразу «суду все ясно» – «вышка».
И вот ведь что странно и удивительно. Среди более чем двух тысяч изученных мною надзорных производств, мне удалось выявить лишь несколько лиц высшего начсостава, которые обвинялись в участии в терроризме по отношению к действительно убитому человеку, а именно – С.М. Кирову. Прошло уже почти три года после его злодейского убийства, убийца схвачен на месте преступления и скоропостижно расстрелян. Заодно по обвинению в убийстве расстреляны еще многие десятки совершенно безвинных, как теперь выяснилось, людей, сотни и тысячи полноводным «кировским потоком» брошены в тюрьмы, лагеря, ссылку, на поселение, высылку… А военная «юстиция» все еще рыщет и, представьте себе, отыскивает новых «злодеев». Судебным заседанием Военной коллегии был признан «участником антисоветской
