Доктор Ф. и другие

ушедшей из жизни глухонемой дамой полусвета, иногда именовавшей себя Нофрет?

— Египтянка, что ли? — удивился я. — Вроде бы в моем роду…

— О, нет-нет! — перебил он меня. — В миру она звалась Машенькой Рукавишниковой. Говорят, удивительно была хороша собой!.. Вы, в самом деле, о ней – ничего такого?..

Тут я несколько замялся – некое предание о своей глухонемой прабабке я, кажется, слыхал; имя ее и род занятий мне, правда, были неведомы.

Колобок верно истолковал мое молчание.

— Весьма достохвально, — сказал он. — Иные поверхностные душонки предпочитают все с ходу отметать прежде, чем взять на себя заботу хотя бы чуть-чуть задуматься. Вы, вижу, не из таких. Поскольку, повторяю, меня интересует не сам факт, а лишь степень вашей осведомленности об оном, то, основываясь на вашем молчании, позволю себе сделать вывод, что некоторая осведомленность все же присутствует. Bien, nous aurons cela dans l’aspect…[25]  Что ж, допустим… В таком случае, о родстве с неким лейтенантом российского военного флота Борисом фон Штраубе вам известно, должно быть, в той же степени?

— Примерно, — сказал я, ибо также мельком когда-то слышал и о своих военно-морских корнях.

— Well, so approximately I assumed… Ganz ist viel es nicht, aber es ist doch besser, als nicht… [26]   — В задумчивости этот колобок почему-то предпочитал бормотать себе под нос не по-русски. — Ну, о французском кюре Беренжере Сонье и о его потомках не стану вас и спрашивать, по лицу вашему вижу, что – бессмысленно…

— Потомки кюре – это странно, — все же вставил я. — Мне казалось, что у них обет безбрачия.

— Ах, — Гюнтер махнул ручкой, — во всяком случае, этому закон был не писан. Кстати, оставаясь кюре, был вполне законным образом обвенчан сразу с двумя дамами, причем, заметьте, непосредственно с разрешения Ватикана и лично Папы… И дай Бог, чтобы это стало для вас единственно странным из всего, что вы, находясь тут, еще узнаете… О завещании императора Павла тем более спрашивать вас не буду… — Глазки его вдруг стали проницательными. — А, вижу, все-таки что-то слышали! Ну, Корней Корнеич! Совсем стар, ничего уже доверить нельзя! Не Центр, а исповедальня!.. Ладно, не станем придавать этому значения – все это словесная шелуха, до истины все равно нам с вами предстоит вместе докапываться… — И опять, как в прошлый раз, за долю секунды с ним произошла разительная перемена – глаза опять вперились в мои зрачки, в голосе заклацала ружейная сталь. — Antworten Sie, das Ihnen uber den Menschen aus dem Zimmer Nummer siebzehn bekannt ist! — выпалил он. — Wer er? Was Sie uber ihn harten?.. Was Sie uber den geheimen Agenten 'Olaf' wissen? Was es Ihnen uber die Unterwasserboote der Klasse 'Sfinx' bekannt ist? Sie waren dem Gefengnis? Sie haben die Verwandten im Auslande?.. Also, antworten Sie, ich warte![27]

Моих школьных запасов немецкого худо-бедно хватило, чтобы уловить смысл вопроса, а добавленное слово 'Schnel!'[28]  (слава Богу – хотя бы не 'Hende hoch!')[29]  я знал по 'плохим' немцам в отечественном исполнении из фильмов про войну. На миг создалось впечатление, что я партизан и стою на допросе перед всамделишным каким-нибудь оберштурмбанфюрером СС. Но, вспомнив о прошлом преображении Гюнтера, я на сей раз быстро сообразил, что не следует воспринимать все слишком уж всерьез.

— Очередной психологический тест? — после секундного замешательства нашел я в себе силы улыбнуться. — Я так понимаю – моего ответа не требуется. Но интересно все-таки, что он вам дал?

И снова Гюнтер мгновенно стал круглым, улыбчивым пупсиком с игрушечной фабрики.

— Браво! — захлопал он в кругленькие ладошки. — Вы просто молодчина! Такой выдержки даже я от вас не ожидал!.. Однако вам кажется, что вы мне ничего не ответили. Заблуждение, мой друг! Чту слова? Пустое колебание воздуха! Уверяю вас, психомоторика и органолептика дают куда более достоверную информацию, чем любые фразы, и в действительности вы поведали мне гораздо больше, чем смогли бы это сделать посредством слов.

— Что же именно?

— Извольте… — Он принялся загибать сардельки-пальчики. — Prima: мне стало окончательно ясно, что вы хорошо умеете держать себя в руках и даже в самый критический момент не запаникуете (впрочем, это я понял и раньше). Sekunda: по-немецки вы, хоть и слабенько, но понимаете (выражение глаз никогда не обманывает, органолептика – великая вещь!), и это в нашем деле может пригодиться, а тем паче латынь, о которой уж я и не говорю. Tertia… Ну, насчет этого у меня и сомнений не было – что о сути моих вопросов вы пребываете в полнейшем неведении, а, стало быть, никем не перевербованы; однако дополнительная проверка лишней в нашем деле никогда не бывает… Ну, и наконец, — это уже обобщающий вывод, — что в той великой игре (Sic![30] Великой!), которую мы начали, вы именно тот человек…

На этом месте я все-таки перебил его вдохновенную речь:

— Простите, не лучше ли было бы вам сначала объяснить, что это за такая 'великая игра', и чего ради я, собственно, должен?..

— О, разумеется, разумеется! — чему-то возрадовался он. — Однако вы несколько не в том порядке задаете вопросы. Нет, разумеется, в суть Игры (открою секрет: имя ей – операция 'Рефаим') вы со временем будете посвящены, но, увы, это потребует времени, и уверяю вас, немалого. Что же касается вашего вопроса 'чего ради' – тут дело обстоит куда проще. С этого мы, пожалуй, и начнем, ибо в нашем деле заинтересованность – великая вещь, поскольку все мы только лишь человеки… Ну, скажем… Как бы вы отнеслись, например, к тому, чтобы в случае успешного завершения операции 'Рефаим' возглавить этот Центр?

Мне оставалось только пробормотать:

— Я?.. Вы это серьезно?..

— А что такого? — пожал он покатыми плечиками. — Уж если Корней справляется, — чем вы хуже? Старику уже лет пятьдесят как пора на заслуженный отдых. Развел, понимаешь, богадельню!..

— Но я же… совершенно не в курсе…

Он отмахнулся:

— Да бросьте вы! Думаете, Корней больно уж в курсе? Откуда б это?

— Он две академии окончил…

Гюнтер хмыкнул:

— Право, мой друг, не ожидал от вас такой доверчивости. Не хотелось бы развенчивать мифы, дело это не благое и ох какими бедами чреватое! — но, говоря между нами, не всему сказанному надо беспрекословно доверять. Скажу вам (снова же, разумеется, entre nous): обе свои академии наш Корней Корнеич окончил примерно так же, как воевал под Ореховкой – то бишь вовсе за иными, куда более приятственными для плоти занятиями.

— Он маршал, наконец, — продолжал я зачем-то вступаться за Снегатырева.

— Великое дело! — снова махнул ручонкой Гюнтер. — Вон, Алексашка Меншиков и вовсе генералиссимусом был. Дались вам эти чины! Чего проще: один росчерк пера – и ты уже эвон кто! Главное – чтобы перо было в надлежаще подготовленной руке. Ибо иной росчерк – и ты тлен, не более… Если Игра, о которой я говорил, с вашей помощью пройдет благополучно… вы даже не представляете себе, что будет!.. Вас маршальские звезды волнуют?.. Или, при учете вашей флотской выучки и флотских корней, — скажем, больше подойдет звание адмирала флота?

— Из старших матросов? — попытался сыронизировать я. — Это получается… (Прикинул в уме.) Получается – через шестнадцать чинов. Так не бывает.

Гюнтер был вполне серьезен.

— Отчего же? — сказал он. — Не будем касаться слишком давних примеров, того же Александра Даниловича Меншикова или, скажем, Григория Александровича Потемкина, или там когда из ефрейторов – в фюреры, или из недоучившихся семинаристов – в диктаторы сверхдержавы; но один более свеженький примерчик я вам все-таки приведу. Некий 'Олаф', о котором я тут, кажется, мельком упоминал, на днях был произведен из старших лейтенантов в полковники. Это через сколько ж получается?.. Через пять, кажется, чинов! А за что? За то, что (пока, к слову сказать, без чрезмерного успеха) пытается определить места базирования также упомянутых мною лодок класса 'Сфинкс'. Посудите сами – ну что такое какие-то