— М-да… И чего, спрашивается, роет?
— Ясно: по операции 'Рефаим'. Вчера, как мне доложили, беседовал в апартаментах с 'Племянником'.
— Так ведь 'Рефаим' целиком на нас! Вот у меня шифровка из самой Администрации!
— Ну, там у них, в Администрации, тоже сейчас не все так просто. Молодежь играет свою игру.
— Игрули хреновы!
— Целиком и полностью согласен!.. Однако с 'Гюнтером' надо все же – ухо востро: больно опытен, хоть и молод. И играет, похоже, за ту команду. Ох, чую, спешить надо, пока их команда все не перехватила!
— И что делать?
— Ясно! С 'Рефаимом' не медлить – вот что! 'Племянничек' покуда наш!.. А то новая команда все расхватает – спишут нас тогда, Корней Корнеич, вот увидите!..
— Ну, ты – не того… Ты давай без паники… А с Ухова……… шкуру спущу!
— Не смею прекословить!.. Но как-нибудь с Уховым этим поосторожнее, чтобы 'Гюнтер' не пронюхал.
— Учить будешь… Сами не маленькие.
— Тогда – за сим разрешите…
— …………………………….!
ПРИКАЗ № ***/*** – 'с'
1.
1. Полковника Ухова П.П. за несдачу норм по физподготовке, неуставное обращение с младшим персоналом и разболтанный внешний вид (расстегнута верхняя пуговица) лишить премии за 4-й квартал. Объявить Ухову П.П. о неполном служебном соответствии.
2. Ст. прапорщику Кумовой Л.Б. за халатное отношение к обязанностям поставить на вид и назначить три дежурства вне очереди с мытьем туалетов на 6-м и 7-м этаже.
2. Мл. лейтенанта Лайму Д. за безупречное несение службы и переработку в ночные часы премировать колготками 'Филодоро' 3 (за неимением в палатке военторга номера 4) и халатом шелковым, красным (производство Юж. Корея).
3. За проявленное рвение во время работ по расчистке снега во дворе, а также за безукоризненное соблюдение Рождественского поста старшего лейтенанта Х.Х.Двоехе…
— …Ну вот, видишь, друже Леденцов! А ты все говоришь – Бога нет!
— Да ты, Двоехорыч, погоди больно-то радоваться. Вымпел – что?! Нынче дали, завтра отымут. А насчет очередного звания – покамест еще по инстанциям пройдет! Знаю я их! Околеть успеешь!
— Оно правда! Оно конечно!.. Только извини, друже, за сало за твое премного благодарен, а пост я все-таки доблюду. Вот разве огурчика…
— А кишки-то не сводит?.. И физия у тебя, смотрю, какая-то фиолетовенькая, навроде той папки.
— Ох, и не говори! У меня ж язвенная болезнь, — заново не открылась бы… И там, в холодной, что- то, видимо, внутри застудил – грудь так и ломит, так и ломит… А все-таки доблюду. Я ж не за вымпел, я обет дал. И вина твоего – ни-ни. Вот только пивка разве…
…Лайма, причесанная, свежая, в невесть откуда взявшемся у нее алом шелковом халате, подчеркивавшем стройность ее фигуры, заглянула в спальню:
— Сережа, уже не спишь?.. А к тебе тут пришли. 'Гюнтер', и с ним еще какой-то. Давно ждут, но велели не будить, пока сам не проснешься… Тебе кофе?.. Не торопись, они сказали – подождут сколько надо…
— …Превосходно! — сказал колобок-Гюнтер, когда минут через десять я, умытый, свежевыбритый, вошел в кабинет. — Стало быть, мы можем приступить…
Он, как и в прошлый раз, сидел в крутящемся кресле у письменного стола. Рядом стоял и изучающе разглядывал меня длинный и тонкий, как стрелка зеленого лука, с козлиной бородкой субъект в старомодном костюме с коротковатыми несколько рукавами пиджака. Глаза у него были бесцветные, как у замороженного судака. Вообще эти двое были как будто нарочно подобраны, чтобы подчеркивать некоторую, в определенном смысле, законченность друг друга: козлобородый с судачьими глазами – доведенную до совершенства сферичность Гюнтера, а тот, в свою очередь, — его идеальную вытянутость и пикообразность.
— Разрешите вам представить: Готлиб, — указал Гюнтер на Длинного.
Тот поклонился мне весьма учтиво.
— Ждем вашего пробуждения уже второй час, — продолжал Гюнтер – Не хотелось проявлять бесцеремонность, однако время все-таки – вещь ценная, так что, если вы не возражаете, пожалуй, приступим… Полагаю, это будет небезынтересно и для вас, ибо я попросил нашего друга Готлиба развеять ваше неведение относительно большинства аспектов миссии, коя вам предстоит…
Затем некоторое время они переговаривались между собой на каком-то вовсе не ведомом мне языке; тут проявилась снова их полнейшая несхожесть: если сферический Гюнтер старательно отщелкивал слова, то стрельчатый Готлиб растягивал их, будто напевая своим неплохо, кстати, поставленным тенорком.
— Ах, простите, мой друг! — наконец снова повернулся ко мне Гюнтер. — Немного увлеклись. Мы с коллегой Готлибом обсуждали, до какой степени стоит вас посвящать. Я настаивал на том, чтобы эта степень была максимальной, не хочу, чтобы вас использовали втемную. И, кажется, мне, finalement,
Ответом Длинного снова был учтивый поклон.
Я было задумался, что бы такое мог преподавать этот козлобородый и отчего-то заключил, что математику. Даже прикинул, какую бы кличку он мог носить, но дальше прозвища 'Козел' фантазия у меня не двинулась.
Размышления мои на сей счет прервало дребезжание, опять раздавшееся из кармана Гюнтера.
— Hello!.. — сказал он в трубку. — Oh, is thet you, sir?.. Yes, I underestand… And when is lord Grey giving this supper?.. The weather seems to be, quite good, the planes, I hope, can fly… Tell them – I’ll come by seven o’clock… Olaf has not left London yet?.. Perfectly, wait for me in London!
— Неужто сам лорд Уиндмайер? — с пониманием спросил Готлиб.
— Он самый, едри его… — отозвался Гюнтер, убирая мобильник в жилетный карман. — Сами ни черта не могут! Право, как маленькие!.. Придется вылетать… — И с этими словами он в самом деле вылетел, ибо другого способа покидать кабинет, видимо, не знал.
2
Большая колесница – для того, чтобы ее нагрузить.
Ей есть куда отправиться.
