Доктор Ф. и другие

— Ну-ка, ну-ка… Посмотрите внимательнее, Готлиб. Что на это скажете?

— Совсем теплые. Только что сняла.

— Да, да, именно! Они тут где-то, рядом. Может быть, спрятались?

— Похоже… — согласился с ними Орест Северьянович. И пропел так, что медовее даже от него я никогда прежде не слышал: – Лизанька, дружочек мой! Ты же рядышком!.. Где ты, голубчик, отзовись!..

Держа Лизу на руках, я теперь стоял недвижно, чтобы не выдать себя, но, как это ни странно, их голоса с каждым мигом отдалялись, словно мы от них уплывали куда-то, как на лодке по реке, в этом неясном сиянии, нисколько не высвечивающем путь.

— …Что за елки-палки! — уже совсем издали слышался голос Ореста Северьяновича. — Никакой дыры!

— Глухо! Ни щелочки! — подтвердила Любаня.

— Как же они смылись-то?

Право, мне об этом тоже хотелось бы кого-нибудь спросить.

— Афоня, голубчик… — слабо дребезжал Орест Северьянович, все более отдаляясь. — Напрягись! Может, хоть ты их чуешь, дружок?

И эхом из невесть какой потерянной дали – меркнущий бас Афанасия:

— Ничого нэ чую!.. Товарищ енерал!..

И уже ничего не разобрать. Всё. Развеялись, пропали. Не было более их.

А что вообще было? Этот странный свет, не высвечивающий предметы. Свет и движение. Что-то плескалось по обе стороны от нас. Под нами, кажется, текла полноводная река. Уж не самое ли Время было ей имя? И если так – то в какую сторону мы плыли? вперед? назад?..

…Вот всплеск чьего-то весла – и вдруг огромная тень обозначилась на фоне этого свечения. Тень двигалась нам навстречу и проплыла совсем рядом. То была тень большой лодки с загнутым кверху носом и тень кого-то огромного, с веслом в руках, величественно стоявшего в ней. Он еще раз неторопливо колыхнул веслом, и его лодка неспешно проплыла мимо нас.

Значит, вот он каков, оказывается, мрачный перевозчик Харон! Пока что он был в одиночестве. В таком случае, по чью душу он плыл на своей неторопливой, но всегда поспевающей к месту ладье?..

Издали, с берега (стало быть, все-таки у этой реки где-то имелись берега) донесся вой, и там образовалась еще одна тень – с человеческим торсом, но с пёсьей головой и острыми торчащими ушами. Кого он звал этим воем в свое вечное царство, бог-шакал Анубис? — ибо то, без сомнения, был именно он, великий Инпу-Анубис, повелитель стороны Запада.

Птичий клекот: 'Квирл, квирл!' — был ему ответом. С ним перекликалась другая тень: торс тоже человеческий, но голова птичья, с длинным крючковатым клювом. Над чем насмехаешься ты, священный ибис, великий Джехути, бог Тот? —

— Бог Тот, сын великой богини Маат, бог луны, бог мудрости, письма, чисел и тайны.

— Джехути-Тот, повелевающий всеми языками, и людской жизнью, ибо ты ведешь исчисление нашим дням.

— Бог Тот, полночный Атон, разделивший время на месяцы и годы.

— Бог Тот, везир богов, писец 'Книги мертвых', стоящий одесную самого Озириса на его последнем суде.

— Гермес Триждывеликий, провожатый к последнему пристанищу, чья мудрость окутана тайной, а тайна – мудростью; покровитель жаждущих знания, извечный, как сокровенные тайны бытия, как самое время.

— Священный Ибис – Джехути – Тот, ведающий всеми Великими Тайнами стороны Востока…

— над чем и над кем, уж не над нами ли, гонимыми одною из твоих Великих Тайн и заплывшими невесть куда, сейчас насмехаешься ты оттуда, со своего далекого, никому из живых не ведомого берега?..

А на другом берегу – что там?..

— Костры горят… — словно услышав мой мысленный вопрос, сказала Лиза. И теснее прижалась ко мне. — Боже! В них, кажется, люди!.. Там жгут людей!..

…Метались языки огня, и за всполохами корчились человеческие тени.

— Кто это делает? — прошептала Лиза.

— Люди. Разумеется, тоже люди. Никому иному подобное просто не взбредет в голову.

Чей это голос прозвучал? Мне не примерещилось – явно, мы оба его услышали. Голос был спокойный и грустный. Лиза, вздрогнув, спросила:

— Кто это?

— Вас интересует, кто там горит на кострах? — так же грустно отозвался Голос. — Ах, это бедняги катары. Все их грехи, разумеется, абсолютно мнимы. В действительности, они курицу, и ту, право же, зарезать не могли. Но – увы! — они владели некоей Великой Тайной, а такие тайны, как вам, должно быть, известно, губительны… Да не смотрели бы вовсе вы лучше в ту сторону, а то, не приведи Господь, увидите расправу над Тамплиерами – зрелище, скажу вам, в чем-то, пожалуй еще и пострашнее. Или Варфоломеевскую ночь. Или нашу Гражданскую, которой я, поскольку слишком долго живу, был свидетелем воочию… — Я машинально отвернулся от того берега, и теперь ощущал только багровые отсветы пламени и метание теней у себя за спиной. — К слову сказать, — продолжал Голос, — у тех, кто все это вытворял, у многих из них, имелись или потом родились дети. Дети палачей и убийц! А поскольку людские судьбы переплетены, как нити в одном узле, то много ли мы найдем рядом с собой таких, в ком не протекает хотя бы одной струйкой эта смрадная кровь? И мы еще в силах удивляться, когда слышим иной раз, что наш мир несет некую чревоточину, некое проклятье, если угодно! Вы уже, очевидно, удостоверились, что было кому, было кого и было за что проклинать.

— Кто вы? — спросил я после того, как он смолк.

— Вас, никак, интересует мое имя? — отозвался он. — Но позвольте спросить – зачем? Оно едва ли вам что-либо скажет. Нет ничего менее надежного и более переменчивого, чем имена. Когда-то меня звали… Впрочем, это совершенно не важно. Главное, что вы – я так понимаю – Ламех. (По этим словам я наконец понял, что именно с ним-то я, стало быть, давеча и перестукивался через стену!)

— Вообще-то, меня зовут Сергей, — на всякий случай сообщил я. — Сергей Нечаев. Кажется, до недавнего времени я был вашим соседом.

— Сие мне, в сущности, известно, — сказал Голос. — Но в таком случае – скажем так, для симметрии – я должен был бы представиться тем своим забытым именем, а оно уже не нужно ровным счетом никому в этом мире, как любой утративший пригодность хлам…

2

Обладай правдой в непрерывной преемственности.

Из китайской 'Книги Перемен'

…Сам не заметив, как это произошло, двигаясь на Голос, я уже поднимался по каким-то гранитным ступеням. Лиза шла рядом, придерживаясь за мой локоть. За спиной, теперь совсем вдали, еще раз плеснуло по воде чье-то весло. Ответом ему был шакалий вой и птичье насмешистое 'Квирл, квирл!'

— …Если же я Мафусаил, как я привык себя называть (тому, право, есть основания), — продолжал Голос, — то вы, стало быть, Ламех, ибо именно Ламеху Мафусаил передал толику своих знаний…

И тут внезапно я увидел его. Он сидел совсем рядом на какой-то полукруглой каменной скамье.