несчастной нормандской коровёнки (кажется, в Нормандии поместье вашего лица?), а чернила, хоть и изготовлены по старинным рецептам, но изготовлены никак не позднее Франко-Прусской войны.
— Вы что же, господин кюре, намекаете?.. (Я даже представил себе, в какую позу коротышка при этом встал и как смехотворно он в этой позе выглядел рядом с высоким, прямым отцом Беренжером.) Неужели какие-то сплетни… какие-то домыслы… какие-то глупые случайности?..
— В мыслях не имел на что-нибудь намекать, — спокойно отозвался отец Беренжер. — Но, дабы подобных 'глупых случайностей' не произошло и с тем, о чем у нас идет речь, вам, повторяю, придется ограничиться лишь списками. Надеюсь, вы понимаете, что в этом случае лишь подлинники могут говорить об истинном…
— Да, да, о вашем истинном происхождении!.. — слабо скрывая недовольство, все-таки поддержал его барон. — Что ж, списки так списки… Но… в этой связи я имею… (Он перешел на шепот, однако этот шепот просачивался через дверь лучше, чем его давешнее блеянье.) В этой связи я имею поручение еще от одной персоны… Кстати, имеющей весьма высокий духовный сан…
— От архиепископа де…
— О, без имен, прошу вас, без имен! — вскричал гость. — Тем более, что вы и сами догадываетесь. А поручение столь деликатно… И, кстати, тоже подкреплено чеком на весьма, весьма изрядную сумму…
— Слушаю вас, — сказал отец Беренжер холодно.
— Сею персоной велено спросить: кому еще, кроме вас, известно содержание свитков?.. Видите ли, — добавил он доверительным тоном, — из самого Ватикана, лично от Его Святейшества пришло распоряжение: вплоть до установления достоверной подлинности…
— Да, понимаю, — все так же спокойно сказал отец Беренжер, а у меня даже сердце зашлось: неужто само Его Святейшество наслышано о нашем деревенском кюре?! — И можете передать вашей 'персоне', — продолжал мой преподобный, — что никому, кроме меня, содержание документов пока не известно. Копии снимал я сам у себя в Ренн-лё-Шато, никто посторонний при сем не присутствовал, расшифровку производил тоже сам… что, кстати, было весьма нелегко, но исполнено, — не сочтите за самовосхваление, — с точностью, которая, надеюсь, не вызовет сомнений ни у кого…
— В чем ни на миг не сомневаюсь, — поторопился вставить барон, — при учете вашей всеобще известной учености… Однако, господин кюре, не настало ли время взглянуть на эти самые списки и на их расшифровку?
— Извольте, — услышал я голос отца Беренжера, и затем зашуршали свитки, которые он, по всей видимости, стал раскатывать на столе.
На некоторое время растянулось молчание, затем барон проговорил:
— Но ведь это же… это же полнейшая абракадабра! Набор ничего не значащих буквочек.
— Заблуждаетесь, милейший, — покровительственно сказал отец Беренжер. — То, что вы видите – особый шифр, он изредка использовался членами королевского дома Меровингов в века, кои у нас почему- то принято именовать 'темными', хотя добавлю между прочим, что на самом деле такими уж темными, в отличие от пяти-шести последующих они как раз-то и не были. Во всяком случае, выгодно отличаясь от пришедших им на смену Каролингов, совершенно неграмотных мужланов, благочестивые Меровинги не только умели читать и писать, но и были для своего времени вообще весьма образованны… Впрочем, то, что мы с вами сейчас видим, очевидно, написано гораздо позднее, веке, должно быть, в тринадцатом, на закате ордена Тамплиеров, ибо писано не на латыни и не на древнефранкском, а на французском. Они, бедняги тамплиеры, иногда использовали тот же шифр, перенятый ими из меровингской эпохи…
Услышав, как мой преподобный называет богопроклятых 'беднягами', я на всякий случай (мало ли что) по-быстрому перекрестился, а отец Беренжер тем временем невозмутимо продолжал:
— Но мы с вами, господин барон, отвлеклись. А суть шифра такова… — По мере объяснения господин кюре начал оживляться. — Сначала писали основной текст, отставляя буквы одну от другой на произвольное, но весьма значительное расстояние. Затем же промежутки заполнялись любыми другими буквами, какие на ум взбредут. В результате основной текст оказывался спрятан, как несколько листочков в густом и обширном лесу, и представлялся несведущему абсолютной бессмыслицей.
— Да, хитро, — согласился барон. — Но каким же образом, в таком случае?..
— Как это возможно прочесть, вас интересует? — подхватил отец Беренжер. — Я тоже далеко не сразу сообразил. Пытался применить и каббалистическую нумерологию, кою изучал (и в которой, добавлю, Меровинги по определенным причинам смыслили кое-что), и пифагорийский ряд, и вавилонскую шестидесятеричную систему, — ровным счетом ничего не выходило. Но ведь кто-то же в те времена должен был суметь все это прочесть, иначе, согласитесь, и писать бы не имело никакого смысла! Причем все должно было быть достаточно просто… И тут, когда я стал внимательнее приглядываться к свитку, меня вдруг осенило! Вот вам лупа, взгляните. Вам не кажется ли, господин барон, что некоторые буквы едва заметно выше других?
Добрый король Дагоберт,
или о том, какие мы богачи и как бароны могут скатываться по лестнице
— Да, да, пожалуй… — проговорил барон.
— Какая первая из таких букв?
— Вроде вот эта. Буква 'А'…
— Совершенно верно. Давайте-ка подчеркнем ее карандашиком… А за ней следует…
— Буква 'D'…
— Великолепно! А далее?
Так барон, подбадриваемый господином кюре, сумел назвать дюжины три букв.
— А теперь, — сказал отец Беренжер, — при учете того, что все это написано по-старофранцузски, попробуйте восстановить всю фразу целиком.
И так уж медленно, по слогам барон читал, и так уж я там, за дверью, напряг свой слух, что вобрал в себя всю эту фразу целиком. С тех пор так она и осталась частью меня. Смысл ее я узнал гораздо позднее, а в ту пору она стала для меня просто отголоском некоей тайны, неким осколком чуда, наподобие стекленции этой в моем кармане, Спиритус Мунди, без подмоги которой, может и здесь тоже не обошлось.
— A DAGOBERT II ROI ET A SION EST CE TRESOR ET IL EST LA MORT… [9] — в конце концов выжал фразу целиком барон. — Это, позвольте, что же за Дагоберт Второй?
— Тот самый, — сказал отец Беренжер, — Добрый Король Дагоберт из династии Меровингов. Жил, помнится, в седьмом веке, много страдал, но не в том суть…
— А тогда – в чем?
— Да лишь в том, что документ, без сомнения, подлинный! — впервые за время их разговора воскликнул отец Беренжер. — Ибо и те сокровища, о которых здесь говорится – они тоже оказались там! Помните?'…и там оно погребено'! Мне удалось найти всё!
— И что же это за сокровища… какова им цена?.. — спросил барон чуть дрогнувшим голосом.
— О, они бесценны! — сказал господин кюре. — Только не в том смысле, в каком это, вероятно, представляется вам. Тоже всего лишь свитки, но цены этим свиткам, повторяю, нет!
— Но пока мы прочли всего одну фразу.
— Да, по одной фразе на свиток, так уж, не жалея пергаментов, они писали. Я и показал-то вам ее всего лишь для примера – чтобы вы могли убедиться в наличии у меня этих документов, ведь лишь об этом, насколько я понимаю, просило вас то известное лицо.
— А что же на остальных?
— Простите, господин барон, — довольно прохладно отозвался отец Беренжер, — но, как мы оба помним, по распоряжению самого Его Святейшества…
— Да, да, господин кюре, — пробормотал барон, — извините мне мое невольное и излишнее любопытство.
— Добавлю только, — продолжал мой преподобный, — что сей тайник в древнем храме Марии Магдалины просуществовал много веков, туда клали свои бумаги и катары, и тамплиеры. Кстати, и тем, и
